Троицкий синодик. 10 декабря – 22 годовщина памяти архиепископа Саратовского и Вольского Пимена (Хмелевского, † 1993), наместника Свято-Троицкой Сергиевой Лавры и одного из выдающихся церковных иерархов XX века

С владыкой Пименом – замечательным пастырем и удивительно светлым человеком – я познакомилась через моего духовного отца – священника Николая Павловича Иванова зимой 1964 года, когда первый был наместником Троице-Сергиевой Лавры[3]
Х[3] За столетия на территории Свято-Троицкой Сергиевой Лавры сложился уникальный ансамбль разновременных построек, включающий более пятидесяти зданий и сооружений.

В юго-западной части монастыря находится белокаменный Троицкий собор (1422-1423), поставленный на месте первого деревянного храма XIV века. Именно вокруг него происходило формирование монастырского ансамбля. К востоку от собора в 1476 году псковскими мастерами была возведена кирпичная церковь-звонница во имя Сошествия святого Духа на апостолов.
Читать далее.... История моего знакомства имела другую предысторию, для меня очень важную,– это обретение духовного отца. 

Архиепископ Пимен. Портрет кисти А.Шилова. 1990 год

В советские годы найти его было почти невозможно. Священников мало, а жаждущих – много. Я тогда училась на третьем курсе фортепианного отделения музыкального училища при Московской консерватории. Это было время поисков себя, смысла жизни и всего, что так остро переживается в юности. Я искала духовного отца и нашла совершенно неожиданно, почти случайно: однажды по дороге в Троице-Сергиеву Лавру в электричке я прислушалась к беседе двух уже немолодых людей: они ехали в Духовную Академию и по дороге вели интересную беседу. Они обсуждали одну старую книгу по философии. Я попросила у соседа посмотреть эту книгу, соседом моим оказался Николай Павлович Иванов – человек незаурядный, прошедший трудный жизненный путь, талантливый писатель и богослов. Так завязалось наше знакомство, и в первый момент я не могла даже оценить, как мне повезло. Бог привел меня познакомиться с отцом Николаем (Николаем Павловичем) Ивановым, который был в то время тайным священником и одновременно работал в «Журнале Московской Патриархии». Он стал моим наставником и другом на долгие годы, и не только моим, но и всей нашей многочисленной семьи (у меня было шесть братьев и две сестры) и множества наших друзей и родных. С тех пор ни один праздник не обходился без участия его и его жены Елены Павловны. В доме, где полно было молодежи, а родители часто не могли ответить на интересовавшие нас вопросы, он был очень нужен, у него можно было обо всем спросить, все узнать, это была ходячая энциклопедия, он был незаменим. Благодаря ему мы встретились и с владыкой Пименом.

Однажды Николай Павлович предложил мне съездить в Лавру к владыке Пимену, тогда еще архимандриту, наместнику Лавры, с которым он был хорошо знаком. В Лавру я ездила с детства, лет с десяти, сначала мама меня брала с собой, потом в компании с подругой по церкви Шурочкой Новиковой, а потом сама. Нередко простаивала там всю ночь, после всенощной оставалась с народом петь и молиться, и так до первой Божественной литургии в 6 часов – это обычно была «народная» Литургия, пел народ, а руководил хором прихожан отец Матфей (Мормыль). В монастыре в то время была своя народная жизнь, для меня тогда очень интересная. Приезжая в Лавру, я окуналась в эту жизнь, узнавала новых людей, знакомилась с духовенством, с прихожанами. Посещение Лавры с Николаем Павловичем совсем было другим. Зимой 1964 года, когда Николай Павлович предложил поехать с ним в Лавру, я увидела Лавру с другой стороны: мы были в Патриарших покоях, в которых останавливался Патриарх, архимандрит Пимен нас угощал, я увидела изнутри Духовную Академию вместе с ее археологическим музеем, который в то время собирал протоиерей Алексий Остапов. Это было совсем новое, очень увлекательное путешествие.

Архиепископ Пимен (Хмелевский), 1988 год

Помню, как я с волнением вошла в Патриаршую резиденцию по торжественной лестнице прямо наверх, и здесь впервые мы встретились с владыкой Пименом. Он нас встречал наверху в вестибюле и сразу мне понравился своей приветливостью, любезной простотой в общении. Мы прошли в гостиную Патриарших покоев, я увидела великолепный торжественный зал, огромный стол, он мне показал балкон, с которого Патриарх благословлял народ обычно на Троицу или на Сергиев день. Я была в восторге. Владыка был радушным хозяином, рассказывал, шутил, создал самую непринужденную обстановку. Затем он повел нас в Духовную Академию, где в то время инспектором был архимандрит Филарет (Вахромеев), теперешний Митрополит Минский. Там, в великолепном актовом зале меня усадили за рояль и попросили что-нибудь сыграть. По их просьбе я сыграла первую часть первого концерта Шопена, который тогда был у меня в программе. В этот незабываемый день я познакомилась с двумя будущими владыками – Саратовским и Минским. Это было мое первое знакомство с владыкой Пименом, оно оставило незабываемое впечатление. Это знакомство потом переросло в дружбу владыки со всей моей семьей. Наш дом он называл «большое семейство». Потом его поставили в епископа, он уехал в Саратов, и наше общение прервалось.

Более углубленное знакомство произошло позже, благодаря Алексею Николаевичу Троицкому-Трясорукову. Алексей Николаевич окончил Московскую Духовную Академию, в советское время он служил учителем русской литературы, в то время когда я его повстречала, он был уже на пенсии. Его внуки учились в музыкальной школе имени Дунаевского, которую я и мои братья и сестры тоже посещали. Алексей Николаевич водил в школу внучку, она училась виолончели в классе Беклемишева, у которого учился и мой брат Миша, тут мы и познакомились. Алексей Николаевич хорошо знал владыку, кажется, он был его дальним родственником. Обычно он принимал владыку Пимена в своем доме, тот останавливался в его комнате, когда приезжал в Москву из Саратова. Правда, условия в доме Алексея Николаевича не были идеальными. Алексей Николаевич жил в одной комнате общей квартиры, соседки его все время фыркали, и потому владыке было неуютно в его доме. Я старалась помочь ему по хозяйству. Иногда мы втроем сидели за столом, пили чай, и Алексей Николаевич вспоминал старину – как он бывал на Афоне, как шла там служба, что он ощущал за богослужением, рассказывал о своей учебе в Духовной Академии, о том, как он слушал в Академии лекции В.О.Ключевского, как приходили специально, чтобы послушать его лекции, – он был дивный лектор, рассказывал очень увлекательно. В зале всегда было полно народу, и Ключевский, словно артист, а не ученый, рассказывал о Борисе Годунове. Надо сказать, что и Алексей Николаевич тоже был прекрасным рассказчиком, так что можно было заслушаться. Алексей Николаевич был большим поклонником Шаляпина, много его слушал, ходил на его концерты, в то время стали выходить пластинки с записями Шаляпина, и владыка принес их, и мы слушали эти записи. Владыка рассказывал об Иерусалиме, о быте и жизни в Израиле, о нравах евреев. На столе лежали апельсины, и он показывал нам, как в Израиле чистят апельсины ножом, так что в результате образуется шестиконечная звезда. Алексей Николаевич часто садился за фисгармонию и играл что-нибудь. Он сам импровизационно делал гармонизации песнопений знаменного роспева из Обихода, в собственной гармонизации играл Херувимскую Старо-Симоновскую и разные песнопения, и особенно любил ирмосы. Владыка слушал и хвалил его, но часто торопился и недослушивал, а Алексей Николаевич говорил с тоской: «Опять куда-то спешит…».

Поскольку условия жизни у Алексея Николаевича были плохие, я решила предложить владыке останавливаться в нашем доме, где было хоть и много народу, но квартира была отдельная и мы старались создать ему покой, а мама вкусно готовила. Вечера, проведенные в беседах с владыкой, нас радовали. Он часто рассказывал о Жировицком монастыре, где он был в юности послушником, о том, как он любил Жировицкий монастырь и как духовная жизнь в монастыре и служба духовно насыщали его.

В конце 1960-х годов он проявлял исключительную духовную и интеллектуальную активность. Во время поездок в Москву, где у него было много друзей, он жил особенно напряженно. Москва для него была источником интеллектуальной жизни. Здесь он запасался книгами, альбомами живописцев, пластинками, здесь он встречался с Ростроповичем. В ту пору, когда начались нападки на Ростроповича из-за его дружбы с Солженицыным, и для владыки было небезопасно встречаться с ним, тем не менее, владыка его поддерживал, они всегда виделись, когда владыка приезжал в Москву.

Владыка любил искусство во всех его проявлениях. Хотя в детстве ему не довелось выучиться играть на каком-нибудь инструменте, уже в зрелом возрасте в Саратове он учился играть на фортепиано, разучивая небольшие пьесы. Дружба с Ростроповичем вовлекла его в мир большого искусства. Его интерес во много раз увеличился. Помню, однажды он приехал в Москву, остановился у нас и за обедом спросил меня: «А Вы слышали оперу Беллини «Норма»?». Я призналась, что кроме знаменитых арий я никогда не слышала оперу целиком. «Это потрясающая музыка. Мне привез пластинку Ростропович!» В советские годы Беллини и Доницетти почти не исполняли.

Владыка был человек очень систематичный. Все, что он собирал, содержал в большом порядке, в любой момент мог найти все, что нужно. Это касалось и пластинок и книг. Его очень интересовало западноевропейское искусство, и он собирал альбомы разных художников. Когда у него бывали лишние экземпляры, он иногда привозил их нам. Однажды я купила альбом Веласкеса себе и ему заодно. Послала в Саратов почтой. В ответ он меня пожурил, чтобы я не тратилась, да к тому же он уже тогда имел несколько книг и альбомов этого художника.

А вот он мне послал однажды незаменимые вещи. Получаю как-то от него посылку: в деревянном ящике несколько книг, которые мне впоследствии оказались очень нужны в работе. Это был толстый том «Устав богослужения» и «Толковый Типикон» Скабаллановича, который я подробно изучала долгое время и часто использовала в своей работе и в работе с учениками. Кто в то время лучше Скабаллановича мог объяснить происхождение богослужебных текстов, историю гимнов и песнопений?

Вообще владыка любил делать подарки[2]
Х[2] Подарки в Сергиевом Посаде и районе
Все материалы и статьи, где упоминается подарки. Памятные подарки ветеранам и юбилярам, подарки жителям города и района, подарки на день рождения и новогодние подарки.
Читать далее.... До сих пор храню его маленький механический рояль, подаренный на окончание консерватории, палехскую шкатулочку. Однажды пришел к нам в новом пальто и заявил: «Это пальто мне подарил Ростропович» – это был дружеский обмен, как мы говорим теперь в таких случаях, ведь они были закадычные друзья.

Несколько раз мы бывали у него в Саратове с Николаем Павловичем и его женой Еленой Павловной, а однажды, в сентябре 1968 года, к нам присоединился Алексей Николаевич. Это было чудесное путешествие. Владыка нас принимал радушно: мы бывали у него на службе, ездили в лес на природу. Владыка был человек тонкой души, нежно любящий природу и особенно лес. Он очень любил птиц. Однажды он мне подарил книгу о птицах с пластинкой «Голоса птиц». Меня поразило то, что он знал голоса птиц и в лесу мог легко отличить пение зяблика от пеночки. Мы этого не различали. Также он любил и зверей, особенно кошек. Но иногда меня смешил его спортивный азарт в собирании грибов: «Сегодня в лесу я собрал 20, а вчера 15 грибов…».

По вечерам он нас старался развлечь. Поскольку он любил живопись и собирал художественные произведения разных художников – не только в альбомах, но и на открытках, то, набрав много открыток, он их перемешивал и потом в виде колоды давал нам распознавать, какие картины кем написаны. Другая игра заключалась в распознании разных библейских сюжетов. На слайдах у него были картины разных художников, написанные на библейские сюжеты. Вопрос заключался не только в распознании художника, но и знании библейского сюжета. Картинки сменялись быстро, и мы едва успевали.

Жизнь владыки в Саратове имела строгий распорядок. Его время всегда было расписано по минутам, благодаря этому он много успевал. Неожиданно для себя в Саратове мы оказались вовлечены в круговорот его жизни. С нами был Алексей Николаевич Троицкий – человек пожилой, эпического характера, Алексею Николаевичу не нравился такой темп, он любил посидеть, поразмышлять, он все говорил: «Куда Вы, владыка, так торопитесь?». А меня темп его жизни радовал. Жизнь его была наполнена действием, в каждый момент он что-то делал определенное, чего-то добивался, знал, что будет делать сейчас и завтра.

Из служб, которые я посещала в Саратове, особое впечатление на меня произвело богослужение на Воздвижение. В центральном Троицком соборе[1]
Х[1] Троицкий собор (1422)
Троицкий собор (1422) – главный соборный храм и древнейшее из сохранившихся сооружений Троицкого монастыря. Он был воздвигнут в 1422 г. преподобным Никоном «в честь и похвалу» основателю...
Читать далее... на всенощном бдении я почувствовала силу его молитвы, когда владыка при пении хором многократного «Господи, помилуй» поднимал, воздвигал Крест, благословляя им народ на все четыре стороны,– народу было много, все молились, словно припадая к Кресту с разных сторон, в то время как он благословлял их. Служба владыки всегда была искренней и усердной.

В отношениях с властями он всегда испытывал трудности. Ему тяжела была постоянная необходимость отчитываться перед безбожными представителями Совета по делам религий. Куроедова, председателя Совета по делам религий, терзавшего священнослужителей, он называл «Попоедовым». Он все время вел борьбу за Церковь, отстаивал каждую возможность, каждого священнослужителя, и потому часто на него писали доносы. Сейчас мы не так ценим свободу, многие если и вспоминают советские годы, то все в розовом свете, какие достижения! Прошло всего лишь 20 лет, а мы уже многое забыли, а ведь тогда шпионство, доносы, в том числе на священников, были обычным делом, да и многих священников заставляли доносить, особенно начинающих: не хочешь с нами сотрудничать – не получишь места. Это было трагично и для многих невыносимо. Помню, владыка рассказывал мне о каком-то доносе, в котором помимо прочего было написано, что во время войны он сотрудничал с фашистами. Когда его вызвали по этому очередному доносу, то он оправдался тем, что, несмотря на то, что он во время войны и был на оккупированной территории, но в то время он был еще почти ребенком. Как он обрадовался, узнав, что моего брата Василия († 1996) посвятил в диакона владыка Иоанн (Вендланд)! Он встал, обнял брата, и они облобызались, как родные.

Каждый год он обязательно приезжал в Москву в первых числах января для сдачи отчета в Совет по делам религий и в Патриархию о делах Саратовской епархии за год. Он останавливался у нас на Новопесчаной улице, предварительно по телефону он сообщал, когда приедет. Мы обычно гладили ему облачение к его приезду. Он оставлял чемодан, брал облачение и быстро отправлялся на прием. Однажды он привез из Саратова посох и оставил в нашем доме. Он сказал: «Этот посох будет напоминать о моем присутствии в вашем доме». Я рассмотрела посох внимательно: он был сделан из нетолстого ствола дерева, возможно из тополя, был украшен резьбой, а наверху находилось резное украшение. Может быть, он сам его вырезал? Я у него не спросила. Его посох по сей день хранится в родительском доме.

Источник: Пимен (Хмелевский), архиепископ Саратовский и Вольский. Дневники. Саратовская епархия. Ч. 2: 1985-1993/Сост. мон. Иулиания (Самсонова); вступит. ст. В.В.Теплов. – Саратов: Изд-во Саратовской митрополии, 2014. С. 615-621.