Возможно, кто-то и спросит: а не всё ли равно — как кого называть? Спешу уверить таковых, что всё не так просто, как может показаться на первый взгляд. Выше мы уже говорили, что слово бродяга отдаёт некоей болью, чего никак нельзя сказать об аббревиатуре бомж, из которой выхолощено человеческое чувство, и прежде всего — чувство сострадания к ближнему. Аббревиатура не может вызывать сострадания по определению!
Будучи лишено русских корней, слово лишается смысла, действующего на душу человека. Достаточно сравнить современное «бесчувственное» словечко киллер с разящими наотмашь -убийцаи душегуб. Приходилось, правда, слышать возражение, суть которого сводится к тому, что, дескать, киллер — это не просто убийца, а убийца наёмный. И значит, употребление иностранного слова связано с тем, что так удобнее, потому как короче. Но, во-первых, испокон века в языке нашем есть такое словосочетание — наёмный убийца. Главное же в ином: хочется спросить всех, кто так «бережливо» — даже в ущерб родному языку — относится ко времени. Куда это вы, господа хорошие, так дружно спешите? Или в суете дней ваших подзабыли, возможно, что ожидает за роковой чертой? Как это в «Фаусте» у Гёте: «И всех вас гроб, зевая, ждёт…» Поверьте, это точно не вожделенный ныне многими бонус!
Бескорневой язык — это воистину беда. Лишая наш язык родных корней, мы тем самым грубо обрываем нити, связующие нас со Христом, ибо многие факты русского языка свидетельствуют о том, что он есть для нас не просто лингвистическая система, одна из многих, но жизнь, освещённая Его Божественным светом. А ещё в языке нашем удивительным образом запечатлена высокая миссия русской нации. И именно об этом пророческие слова И.С. Тургенева: «…Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»
Вслушаемся в слово святой, как сродни оно слову свет. Причём не в одном только нашем языке. И это не только и не столько поэзия, сколько запёчатлённая самим языком истина. Вспомним знаменитую беседу преподобного Серафима Саровского с Н.А. Мотовиловым о смысле христианской жизни. По свидетельству Николая Александровича, «служки Божией Матери и преподобного Серафима», как он себя называл, благодаря которому мы являемся свидетелями замечательного откровения величайшего подвижника нашей веры, лесная поляна, на которой они беседовали, наполнилась невообразимым благоуханием, а лицо преподобного просияло таким неземным светом, что глазам его собеседника стало невозможно взирать на святого старца: «Отец Серафим взял меня за плечи и сказал: «Мы оба теперь в Духе Божием с тобою!.. Что же ты не смотришь на меня? «Я отвечал: «Не могу, батюшка, смотреть, потому что из глаз ваших молнии сыпятся. Лицо ваше сделалось светлее солнца, и у меня глаза ломит от боли! «… Представьте себе, в середине солнца лицо человека, с вами разговаривающего. Вы видите движение уст его, слышите его голос, чувствуете, что кто-то вас держит за плечи. Но не только рук этих не видите, не видите ни самих себя, ни фигуры его, а только один свет ослепительный, простирающийся далеко, на несколько сажен кругом, и озаряющий ярким блеском своим и меня, и великого старца…»
Да и многих других святых отшельников люди, искавшие у них утешения в скорбях, находили, как известно, по тому дивному свету, что озарял по ночам укромные места их подвижнического обитания. Печальный парадокс заключается в том, что очевидное для одних совсем не обязательно становится таковым для других. А потому многим невдомёк смысл, заключённый в словах одной из утренних молитв, обращённых ко Христу: «Ты бо ecu истинный Свет, просвещали и освящали всяческая…»
В одном из писем прочёл любопытное: «Посмотрел Вашу передачу на телеканале «Моя радость » про слово «святой » и вспомнил, что слушал сочинение чешского композитора Леоша Яначе-ка «Глаголическая месса», написанное на чешском языке, и там часть «Свят, Свят, Свят Господь Бог Саваоф»звучит как «Свет, Свет, Свет». Помню, удивлялся, думал, может, там другое слово вместо «Свят» имелось в виду… Значит, у них это слово так и звучит: Свет».
Достойно внимания, что слово просвещение во времена Екатерины II приобрело в России совсем иной смысл. Новоявленными кумирами российской знати становятся в ту пору известные французские философы и писатели Дени Дидро, Жан-Жак Руссо и Франсуа Вольтер, перепиской с которыми так гордилась наша тогдашняя императрица. И это их имена начертают на своих знамёнах французские бунтовщики в стремлении положить конец христианской Европе, посягнув на установленный Богом миропорядок. Это они, ученики «великих французских просветителей», будут свергать королей и рубить им головы на потеху черни. Случится непоправимое, что в своё время отзовётся кровавым эхом и в нашем Отечестве — тягчайшим злодеянием цареубийства прервётся генетическая преемственность высшей российской власти.
А в это время вдалеке от буйно помешанного Парижа, в чистых снегах тихого Сарова денно и нощно будет молить Царицу Небесную о помиловании России святой старец Серафим, смиренно именующий себя убогим. Тысячу дней и ночей, коленопреклоненно стоя на камне, он умолял Пречистую Матерь предстательствовать пред Божественным Сыном, дабы отвести от народа русского эту страшную заразу — революцию. И пусть на одно столетие, но вымолил.
Невольно позавидуешь А.С. Шишкову, его абсолютному русскому духовному слуху, которого так прискорбно не хватает нам, нынешним, и воскликнувшему некогда: «Слава тебе, русский язык, что не имеешь слова революция и даже равнозначащего ему! Да не будет оно никогда тебе известно, и даже на чужом языке не иначе как омерзительно и гнусно!» Знакомясь с творчеством талантливейшего современного писателя, протоиерея Ярослава Шипова, обнаружил, как один из его героев произносит это слово на свой лад, но совершенно замечательно — развалюция. Лучше и не скажешь!
Да, в те воистину благословенные времена русский народ ещё «страшно далеко» отстоял даже от декабристов, поднявших бунт против помазанника Божьего. Так что дирижёр другого всеразрушительного российского бунта, сокрушаясь о провале декабристского восстания (дескать, «страшно далеки они от народа»), был не так уж неправ в характеристике русского народа. А потому такими понятными становятся слова, произнесённые некогда святителем Иоанном Златоустом: «Народ составляют святые, а не толпа людей». И когда становится наконец-то таким понятным наименование праведной кончины в Ветхом Завете, а именно: «приложился к народу своему» (Быт. 25, 8; 35, 29; 49, 33).
Василий (Фазиль) Ирзабеков. Русское солнце или новые тайны русского слова
Источник: Свято-Троицкая Сергиева Лавра
