Поэт, приподнявшийся над миром. Памяти Владимира Смолдырева

logo
Поэт, приподнявшийся над миром. Памяти Владимира Смолдырева

Сегодня, 26 мая — день рождения Владимира Смолдырева, одарённого поэта-шестидесятника, жившего в Лозе и Хотькове. Как многие талантливые люди, он рано скончался, оставив после себя несколько сборников стихов, картины – и яркий след в памяти современников.
По воспоминаниям его друзей и учеников мы постарались восстановить цепочку событий, которая привела молодого поэта к преждевременному уходу.

echo adrotate_ad(20, true, 0, 0);

«Проследи, чтоб книжка вышла»

В 1971 году, когда на месте многих хотьковских улиц было болото, Покровский монастырь стоял с выбитыми окнами, а только что отстроенный кинотеатр украшали плакаты «Мир», «Труд» и «Слава КПСС», в холодный весенний день умер поэт Владимир Смолдырев. Ему был 31 год.

Ранним утром накануне смерти он трясущимися руками открывал дверь небольшого деревянного дома, который снимал на улице Лазо, у самой речки. Прибежала дворняжка, которую он кормил, стала бегать туда-сюда и тихонько гавкать. К забору подошёл сосед и спросил: «Володя, что с тобой?». Владимир сказал, что выпил и его забрали в милицию, там сильно били. «За что?», – спросил сосед. «Да стихи им читал», – хрипло ответил Смолдырев. Сосед побежал за помощью, а когда вернулся, обнаружил поэта лежащим без сознания. Дверь была открыта и ходила ходуном от ветра.

Он ненадолго очнулся в больнице и сказал сидящей рядом женщине: «Буду долго болеть, проследи, чтобы книжка вышла». Поставили диагноз «воспаление лёгких». На похоронах были друзья и родители, которые приехали из Ростова-на-Дону, родного города Владимира Смолдырева.

Поэт, приподнявшийся над миром. Памяти Владимира Смолдырева

* Улица Лазо в Хотькове, где в последние годы жил В. Смолдырев

Сын капитана

Отец поэта был капитаном речных судов. Он брал с собой сына в плавания по Дону, Волге, Каме. Не зная об этом, можно догадаться: в стихах Смолдырева много рек, костров, солнца, берёз и шалашей. Но его поэзия не похожа на стихи Рубцова, скончавшегося в том же 1971 году, или на Есенина, с которым его многие сравнивали, чаще по внешности. Смолдырев писал верлибром, который и сейчас многим кажется дикой и беспорядочной формой стиха, а на деле требует ювелирного мастерства.

В его стихах есть что-то от популярной в то время бардовой лирики, что-то от известных поэтов-шестидесятников, но всё равно ему удавалось создавать нечто совершенно иное благодаря таланту и громадной начитанности. Стихи Смолдырева поразительно отличались от всего того, что принято было писать тогда в СССР. В них отсутствовала идеология, поэт словно жил в какой-то другой, свободной стране.

«Это был человек, который приподнял меня над миром и показал мне его во всем разнообразии. У меня было такое впечатление, что он жил во всех временах, от времён Древнего Египта, Древней Греции, до фантастических веков будущего», – писал о Смолдыреве Владимир Сосин, его ученик, сам ставший известным сергиевопосадским поэтом.

Помимо Сосина, на литературный семинар, который вёл Смолдырев, ходили и другие будущие писатели: Владимир Жеглов, Иван Кудрявцев, Сергей Михайлин, Алексей Селиванов.

Когда Смолдыреву очень нравились стихи учеников, он помогал их напечатать, записывал для радио, устраивал выступления. У него всегда было много книг, иногда очень редких. Он всегда ими делился, давал читать или дарил.

Он выступал по радио и телевидению, работал в журнале «Сельская молодёжь» и редактировал его приложение «Подвиг», судил поэтические конкурсы, переводил Поля Элюара, писал картины. Прожил короткую жизнь, полную работы, которой хватило бы ещё лет на десять – но всё равно есть ощущение, что всё незакончено: недостаточно написано стихов, картины не были выставлены.

Конец путешествия

Сам поэт в последние два года считал, что его жизнь исчерпана. Тосковал. Были причины: развод с женой Стеллой, рождение после развода дочери, которую так хотели когда-то; болезнь матери; судебное дело о его книге «Спираль Архимеда», пущенной под нож из-за технического брака типографии; положение дел, при котором его серьёзные стихи хвалили, но не печатали… Оттепель закончилась, от него требовали писать отрицательные отзывы на тех, чьи работы ему нравились. Чтобы раздать долги, Смолдыреву пришлось выполнить госзаказ – сочинить поэму о комсомольцах с полуострова Мангышлак, что далось ему с трудом. Радостный и общительный, он всё чаще становился мрачным и грозился начать пить с водкой люминал.

В Хотькове строились новые дома, открывались производства, приезжали новые люди. Заболоченная деревня превращалась в город, прокладывались дороги, открывались детские сады и спортивные площадки. Молодые инженеры ходили на речку Ворю загорать и играть в волейбол, а в нескольких сотнях метров от них, в домике на пригорке, пытаясь унять боль, тосковал поэт.

Поэт, приподнявшийся над миром. Памяти Владимира Смолдырева

На могильном камне он изображён в костюме и галстуке. Но многим запомнился лохматым, в вечном сером свитере, бегущим куда-то по делам. Собирался в странствие по Сибири, но вместо этого стал частью другого путешествия.

Мария МОКЕЕВА

СТИХИ ВЛАДИМИРА СМОЛДЫРЕВА

СКАЗКА О НОВОГОДНЕЙ ЁЛКЕ

В лесу
на полянке
жила некрасивая ёлка.
Она была молоденькая-молоденькая,
совсем ещё девочка,
худенькая-худенькая,
почти прозрачная,
ветви у неё
торчали нелепо во все стороны,
как перья птенца,
и грудь у неё
была маленькая,
острая.

Ночью
она срывала с неба белую звезду,
украшала ею свою головку
и кружила по полянке.
И полянка
казалась ей затенённой залой,
и хрупкий наст —
отполированным паркетом, и
луна —
ртутным стеклянным шаром,
и снег то осыпал её
разноцветными кружочками конфетти,
то обвивал узкими лентами серпантина.
Она кружила,
и шишки её
перезванивали
и зажигались оранжевыми лампочками.
 
Ах, как хотела она быть новогодней ёлкой!

А рядом
стояли женщины-ёлки,
ядовито-изумрудные,
будто налитые густым раствором
медного купороса.
Они стояли
и покачивали
крепкими бёдрами
и высокими
ворсистыми
модными
снежными
шапками.

В лес приходили мужчины.
Подрубленные ожиданием,
падали им на плечи
женщины-ёлки,
тихо
радостно
охнув.

Один постоял около некрасивой ёлки
и сказал:
— Тощая какая!
Точь-в-точь моя Алёнка! —
Ах, как захотелось ёлке
увидеть его Алёнку,
увидеть,
уколоть морозными иглами
и засмеяться заливистым
зелёным смехом!

Но мужчина ушёл
и больше не вернулся.

И опять кружила по полянке некрасивая ёлка,
и полянка казалась ей затенённой залой,
и хрупкий наст —
отполированным паркетом,
и луна —
ртутным стеклянным шаром,
и снег то осыпал её
разноцветными кружочками конфетти,
то обвивал узкими лентами серпантина.
Она кружила,
и шишки её
перезванивали
и зажигались оранжевыми лампочками.

Но это было ночью.
А ночью никто не приходил в лес.

***

ГОРОД ПОСЛЕ ДОЖДЯ

Трамваи плыли по облакам.
На лоснящихся шпалах
сидели ремонтники,
и на лопатах, вогнанных в землю,
висели их мокрые кепки.

Овощные ларьки
в тёмно-зелёных потёках
стояли, будто сказочные домики,
и азиатскими пахли дынями.

Удивлённая девочка
прижимала к груди
узконосые новые туфли
кофейного цвета.

Рыжеватые капли слетали с деревьев,
и дети ловили ладонями капли,
и вечернее низкое солнце
в блестящих несли волосах.

***

В подвале,

в темноте,

в сыром подвале

картофельные клубни зимовали.

Лежали, грудой свалены в углу,

и кожура шершавая, как кожа,

следы земли коричневой хранила,

и в углублениях, похожих на глазницы,

зародыши ботвы дремали сочной.

В подвале, в темноте, в сыром подвале

картофельные клубни зимовали.

Над ними – потолки, цемент, извёстка,

пружинящие швеллерные балки,

перины на паркет роняли перья

и керогазы жирные чадили.

Лежали клубни

и чутьём звериным,

инстинктом, недоступным человеку,

улавливали времени вращенье:

восходы, и закаты, и орбиту

планеты –

всё улавливали клубни

сквозь потолки и швеллерные балки.

Однажды вышла из дому девчонка,

ладошками потрогала сосульку.

– Кап-кап! Синь-сон! –

ответила сосулька

и голубую обрела прозрачность.

И клубни, вдруг не вытерпев, ошиблись.

Они буграстые раздули ноздри,

и тело, как роженицы, напрягли,

и выпустили бледные побеги.

Как будто мышцы, кожура одрябла.

Побеги скорость бурно набирали,

искали корку вымышленной почвы

и не могли никак её найти.

И понимали клубни, что ошиблись.

Но, тайною измучены надеждой,

они крахмал последний выжимали,

уродуя себя невозвратимо,

побеги посылали прямо к солнцу –

навстречу потолкам и керогазам.

***

Ты мерещилась мне
в голубом оперении солнца,
в потемневших сугробах,
в мерцании долгих огней.
Оправдание ночи,
венок бесконечных бессониц,
ты сегодня опять на рассвете
мерещилась мне.

Были сосны черны,
были корни бугристы и цепки.
Канул камешек слова
в забытую Богом реку,

и светилось насквозь
деревянное кружево церкви
на остуженном ветром
онежском крутом берегу.

Я тебя, как шаман,
вызывал из немыслимой дали,
Из огня и тумана,
из света и снега любви.
Над бескрылым пространством
бескровные губы взлетали,
и всплывали как рыбы,
покатые плечи твои.

Дай приблизиться мне
к пониманию прочности мира,
к утверждению жизни,
во всех проявленьях её,
дай понять на прощанье
значение шёпота: «Милый»,
Дай принять за реальность
Хотя бы виденье твоё!

Дай понять красоту
из волн и откосов песчаных,
из рассвета и ночи
и долготерпения травы,
дай увидеть зелёную
зябкую поросль печали
на оттаявшей вырубке
нашей далёкой любви.

 
***
Уходит последний трамвай,
и любовь уплывает

лицом на холодном стекле:
гаснут луны и звёзды, и реки,
уснувшие в руслах…

И друзья, как туман, улетают
над жестокой стернею разлуки…
Покидает гнездо беспокойная птица
самолёт покидает утробу ангара
и крыльями блещет прощально,
жёлтый лист отвергает осеннее дерево.

Всё уходит —
Любимое и не любимое.
Всё течёт, как песок между пальцев,
Сухой и летучий.

Города погружаются в ночь
умирают дома

на пустынных постелях асфальта
человек остаётся вдвоём
со своею работой –
с мерцанием вечности
в мокром кустарнике мозга.

Всё временно, кроме работы, —
Женщины, небо, деревья,
Трава и цветы
и даже сама земля.

Итог распада и соединения,
Итог любви и ненависти
единственная женщина,
которая не изменяет первая,
единственная надежда,
которая никогда не кончается,
свет, что живёт после смерти
источника света.

Всё временно, кроме работы.

Любимая,
ты превратишься
в песчаную узкую отмель,
и волны тебя исцелуют,
и крыльями птицы овеют,
и вёсла тоски проскрипят над тобою
в уключинах ветра.

Ничто не удержит тебя –
поцелуи мои не удержат.
Ничто не удержит тебя –
даже память моя не удержит.
И новая женщина вспыхнет
на лезвии нового света
и новая песня родится
на дереве древнего слова

***

Где-то в детстве
качали меня золотые берёзы
и спускали на землю
меж листьев и хлещущих веток.
А потом я об этом
у Фроста читал
и подумал о том,

что берёзы
везде остаются берёзами.
А потом почему-то
я вспомнил берёзы в Освенциме
и подумал о том,
что, наверно, на них
никогда не катались мальчишки…

***

У нас во дворе
вырастает подсолнух,
конопатый
и волосы жёлтые
и всегда перепутанные.

Одним лучом
солнце держит его за подбородок,
другими — старается расчесать его волосы.

Подсолнух мотает головой,
хнычет
и вытягивает сухощавую шею,
завидуя мальчишкам, гоняющим мяч.
Ему тоже хочется
пылить босыми ногами
и кричать отчаянно, до хрипоты:
— Пасуй мне!

Но солнце крепко держит его за подбородок.
Я почему-то думаю о том,
что все мы,
внешне такие разные,
похожи на этот подсолнух.

А солнце,
пока я думаю,
скрывается за длинные,
как товарные поезда, сараи,
так и не расчесав перепутанные волосы
подсолнуха.

***

Пока тиха и ласкова река,
пока туманны утренние ивы,
мои гребцы выносят на руках
байдарки узкотелые, как иглы.

Мои гребцы послушны и легки,
и, придержав байдарку у причала,
я улыбнусь одной из них прощально
и отпущу её во власть реки.

И темный след, похожий на крыло,
уже ласкает бронзовые днища,
и вдалеке у солнечного диска
пропеллерное вспыхнуло весло.

Я узнаю среди других гребцов
её изящный, чуть неровный почерк,
и падают в реку веснушки почек,
и власть реки сильнее власти слов.

 

 

Источник: Сергиевские ведомости



Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *


Контекстная справка

[1]Натяжные потолки
  подробнее...

[2]Сельское поселение Лозовское
Посёлок Лоза находится на северо-востоке Подмосковья на удалении в пятьдесят два километра от Москвы. Посёлок стоит среди более мелких населённых пунктов. Ближайшие к посёлку населённые... подробнее...

[3]Городское поселение Хотьково
Хотьково — город и крупнейший населённый пункт одноимённого городского поселения Хотьково в Сергиево-Посадском муниципальном районе Московской области. Население 21697 жителей... подробнее...