Произнесено в Спасовом Скиту 17 октября 1891 г.
(Мф. 14:13)
Что такое христианское уединение? – Оно есть намеренное и сознательное удаление от людей и общественных отношений по внутренним потребностям духа человеческого.
Материалисты причисляют род человеческий к разряду «стадных животных», т. е. живущих не порознь, а обществами, каковы: пчелы, муравьи, бобры, перелетные птицы и пр. Они говорят, что как эти животные только в своей общественной жизни развивают вполне все свои инстинкты, удивляющие нас своею разумностию и целесообразностию: так и люди только в обществе заимствуют побуждения, цели и средства для полного развития своих разнообразных духовных и телесных сил. В этом взгляде верно то, что человек, совершенно удаленный от общества, действительно останавливается в своем развитии, внутренне замирает, и даже теряет дар слова, чем и доказывается, что он предназначен жить и действовать в обществе себе подобных. Но неверно то, что он исключительно только в обществе может развиваться до полного доступного ему совершенства. Величайшая разница между человеком и животным состоит, во-первых, в том, что люди по своим свойствам и способностям не все похожи друг на друга до совершенного однообразия, как животные, а различаются между собою особыми дарованиями и различными видами призвания к той или другой деятельности, так что, отделяясь от общества, по необходимости объединяются в особые кружки, как ученые, художники, ремесленники и пр. Во-вторых, человеку не положено предела развития, как животному только до полного обнаружения инстинктов, свойственных его породе, а открыто поприще усовершенствования без конца. Поэтому, во всяком роде деятельности люди, превосходя друг друга силами и способностями, опережают и обгоняют один другого, так что общество или среда, имеющие известный общий уровень своего развития, могут не содействовать, а задерживать людей, отмеченных особыми дарованиями. В третьих, наконец, животные движутся в развитии своих сил неотразимым законом необходимости и все выливаются в одну форму, а человек, хотя позывается и нудится своею природою к деятельности, но по своей свободе может и противиться ей в том или другом отношении; может понуждать себя к деятельности и отказываться от нее; может совершенствовать, а может и исказить себя. Все эти особенности природы человеческой разделяют деятельность человека на два вида, – общественную и личную, обособленную или, что то же, уединенную.
Отметим особые черты и условия деятельности человеческого духа, требующие уединения.
Прежде всего, требует уединения деятельность разума. У животного инстинкты возникают из его природы готовые со всеми особенностями, свойственными его породе, и неотразимо подчиняют себе всю его деятельность. Человек, имея некоторые природные предрасположения к той или другой деятельности, самый род деятельности может избирать сам лично, иногда и не угадывая природного призвания; начинает и продолжает дело свое свободно, хотя и получает иногда побуждения и поощрения извне. Притом, все внешние побуждения могут иметь значение только при самодеятельности человека; без нее самые сильные побуждения, даже наказания, останутся бесполезными истязаниями. Вследствие этого, чтобы человек работал, надобно предрасположить его к известному труду, объяснить его пользу и сделать его желательным. Здесь-то и начинается собственно человеческая деятельность, требующая внутреннего свободного возбуждения ума, внимания, сосредоточенности, прилежания и терпения. Все это и достигается вполне только в уединении, а не на рынке, не в шуме толпы, не в суете общественной жизни. Это понимает и разумный школьник, который уходит от семьи в уединенную комнату, чтобы основательнее приготовить свой урок. Это наилучшим образом понимают ученые и художники, тщательно производящие свои работы, требующие напряжения ума и продолжительного размышления. Они преимущественно, когда полюбят свое дело, любят и уединение до совершенного отчуждения от шумных развлечений, и из своего уединения выносят на пользу общества свои глубокомысленные и обширные ученые труды и изящные художественные произведения. Подумаем, не от того ли между прочим у нас всюду замечается между образованными людьми необыкновенная легкость, поверхностность и непоследовательность в суждениях, что умы не получают надлежащей выдержки и глубины мышления в кабинетных занятиях? Не от того ли наша светская литература по предметам высшего отвлеченного знания скудна самостоятельными произведениями, а довольствуется переводами и компиляциями, что современные ученые мало уделяют времени на уединенные труды и слишком много на общественные собрания и развлечения? Не от того ли наших образованных людей так трудно заставить тщательно и самостоятельно исследовать спорные религиозные вопросы, а не увлекаться чужими мнениями, что они привыкли новые мысли схватывать на лету и с чужих слов, не имея терпения проверить их изучением предмета и собственным размышлением? Не от того ли в личные воззрения каждого из нас и в нашу внутреннюю жизнь набирается больше пустых и легкомысленных суждений, бродящих в обществе рассеянных людей, чем из нашей самостоятельной умственной работы исходит в это самое общество верных взглядов и разумных убеждений, способных отрезвить его и приучить к правильной оценке произведений современных проповедников всякой лжи по вопросам нравственным и религиозным?
Чрезвычайно важное значение в развитии духа человеческого имеет сознание и самосознание, т. е. отчетливое понимание того, что мы делаем, и какими оказываемся в том, или другом роде нашей деятельности. Эта способность видеть себя в известном положении, наблюдать за собою, замечать свои ошибки и поправлять себя, эта способность есть свойство чисто человеческое, которое имеют только разумно-свободные духи, а никак не животные. Деятельность нашего сознания есть более или менее пристальный взгляд, или внимательное смотрение внутрь себя и наблюдение за всеми отправлениями своей духовной жизни – мыслями, чувствованиями и желаниями; между тем как обращение к другим людям, или к обществу есть смотрение на предметы, находящиеся вне нас, и наблюдение за внешнею жизнию. Эта двойная деятельность наша делает нас похожими на людей наблюдающих за тем, что делается в их доме, или смотрящих в окно на то, что делается на улице. Понятно, что только тот может держать внутри своего дома все в порядке и опрятности, кто постоянно обращает на это должное внимание, а не тот, кто не отходит от окна. Отсюда видно, что для того, чтобы мы могли иметь ясное сознание о своей внутренней деятельности, мы должны постоянно углубляться в себя. Это есть внутреннее уединение, которое возможно и в обществе, но на короткое время и мимоходом, но которое в полном своем виде возможно только в частном и более или менее продолжительном удалении от общества. Мы должны следить за собою не только в том, что делаем сейчас, но обсуждать и то, что делали прежде, и что намерены делать вперед. Нам надобно вспоминать и то, что было с нами не только в последние дни, но и в предшествовавшие годы. Для нашего правильного развития мало перелистывать в своем воспоминании книгу нашей прошедшей жизни, но нужно углубляться в нее, чтобы решить, какими мы были прежде, какими стали теперь, и какими, судя по приобретенным нами навыкам, будем вперед. Здесь выступает на поприще внутренней нашей деятельности особый вид сознания, называемый совестию, которая оценивает наши поступки по законам нравственным, судит и оправдывает, или осуждает нас, ободряет и утешает, или повергает нас в состояние скорби и печали. Это трудная и сложная работа, которая не может быть успешно совершаема в шуме общественной жизни. Кроме напряжения ума она требует и участия сердца. Многие события нашей прошедшей жизни надобно будет строго обсудить, но сверх того над многими придется остановиться и поплакать, чего нельзя делать на улице. Отсюда ясно, что чем чаще и больше развлекает и волнует нас жизнь на людях, или общественная, тем больше она держит нас вне себя и отвлекает от внутреннего самонаблюдения; а напротив, чем чаще мы с усилием отрываемся от лишних развлечений общественной жизни, тем больше остаемся дома, как в смысле внешнего уединения в своих жилищах, так и в смысле уединения внутреннего в глубине своих душ и сердец, и следовательно становимся тем более рачительными домохозяевами в благоустроении своей внутренней жизни. Вращаясь постоянно в свете и живя для света, мы ставим успехи в свете целию своей жизни, а углубляясь чаще в себя, мы ставим целию свое истинное усовершенствование в умножении полезных познаний и в развитии нравственных сил. Что здесь важнее, и в чем состоит наше истинное благо – это ясно само собою.
Но восходя выше в изображении нашей внутренней жизни, мы, как христиане, должны вспомнить, что наше истинное назначение есть стремление к общению с Богом, приближение к Нему созерцанием ума и любовию сердца. Это направление должно увлекать нас в глубочайшее уединение, как внутреннее, состоящее в самоуглублении, так и внешнее, состоящее в целесообразном уклонении от общества. Жизнь в Боге – превыше всякого земного блага; следовательно, чтобы стремиться к Нему с большею горячностию, надобно смотреть на все внешнее, временное с большим равнодушием. Чтобы взирать к Нему чистыми очами ума и сердца, нужно освобождать ум и воображение от образов внешних – пустых, бессодержательных и тем более нечистых, а сердце от пристрастий к благам внешним, к наслаждениям чувственным и тем более порочным. Чтобы слышать призывающий глас Его, нужна глубокая внутренняя тишина и спокойствие духа. Это чистое и свободное устремление души к Богу Иисус Христос ясно представил нам в образе уединенной молитвы: ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно (Мф. 6:6). С молитвою неразлучно размышление о Боге и вечности, о нашей немощи и необходимости для нас постоянной помощи благодати Божией, о нашем недостоинстве и Божием милосердии и долготерпении, что все вместе святые отцы наши назвали Богомыслием, отметив этим словом все уединенные духовные упражнения, включая сюда и благочестивое чтение. А в слове Спасителя, что Отец наш небесный, видя эти тайные занятия, воздаст нам явно, – прежде всего нужно разуметь духовные успехи и совершенства, приобретаемые в этом внутреннем делании, которые истинный христианин выносит из своей клети в общество, как свет, как совершенство, как духовные отличия, выделяющие его из среды людей мирских и приобретающие ему истинное уважение и нетленную славу.
Теперь проследим значение уединения в указанных нами видах, хранимых Православною Церковию.
Высший из них есть уединение подвижников и пустынников. Ныне многие мыслители восстают против этого совершенного отшельничества, называя его бесплодным отчуждением от трудов и удобств общественной жизни и сравнивая с самоистязаниями индийских факиров. Причина таких отзывов заключается в незнании истинного значения христианского подвижничества. Оно есть совершенное и решительное устремление духа, руководимого благодатию Божиею к Богу и миру духовному, с отчуждением от всего мира земного. Деятельность этих искателей высшего христианского совершенства состоит в искоренении в себе всех остатков греха, в уразумении и отражении всех козней врагов нашего спасения, в борьбе с ними по Апостолу грудь с грудью и лицом к лицу (Еф. 6:12), в молитве, объемлющей весь мир любовию и в ходатайстве за спасение всех людей; а достигаемые ими совершенства: бесстрастие, глубочайшая духовная опытность, прозорливость, пророчества, чудотворения, сила молитвы, спасающей от бедствий целые народы и царства, и наконец, ощущение в бренном теле, по Апостолу, сил будущего века (Евр. 6:5), или радостей жизни небесной. Чего эти рабы Божии ищут, и что приобретают, это совершенно непонятно для людей плотских, и мало понятно даже для начинающих с усердием трудиться для Царствия Божия. Это объяснил нам один древний подвижник в ответе ученику своему. «Скажи, отче, говорил ученик, что ты чувствуешь, когда молишься и плачешь, и восторгаешься?» – Сын мой, отвечал старец, можно ли объяснить слепому, что такое свет? Можно ли дать понять вкус меда тому, кто его не пробовал? Испытай, и узнаешь. – Так не догадки и рассуждения, а только собственный духовный опыт может дать нам понять истинный смысл этой жизни отшельнической.
Но нам более известны монастыри, больше слышим и нападков на них. Не станем защищать то, чего оправдать нельзя. Но в порицаниях современной монастырской жизни замечается одна весьма важная ошибка, которая видна и в суждениях о современном духовенстве, именно: порицая наличный состав действующих и служащих лиц, порицают и отрицают достоинство и самых учреждений, к которым они принадлежат. С порицанием духовных лиц восстают против самого установления в Церкви духовенства, составляющего неотъемлемую часть Церкви; порицая монахов, отрицают и потребность для Церкви монастырей, этих исконных принадлежностей истинной Церкви. Что делают, и чего ищут отшельники в совершенном удалении от обществ человеческих, то же делают и того же ищут и монахи в монастырях, объединяясь среди мира в братские общины с целию молиться и трудиться для своего спасения в братском единодушии, при взаимной друг другу помощи, при взаимном поощрении и утешении в подвигах духовных. Высокое нравственное и общественное значение наших монастырей известно из тысячелетней истории нашего отечества; но кто может сказать, что и ныне нет в них истинных подвижников, когда они не бывают заметны для мира, по свойственному им смирению, покрывающему подвиг духовный? Кто, кроме врагов нашей Церкви, может сказать, что и теперь монастыри стоят напрасно, когда мы видим своими глазами, как непрерывно и тщательно совершаемое в них богослужение и внешнее благочиние привлекает в них миллионы право- славного народа, находящего в них нравственное подкрепление и утешение? Это центры, к которым стремится и где сосредоточивается религиозное чувство народа, и откуда оно разливается по городам, деревням и семьям.
Порицателей монастырей можно спросить: откуда происходят монахи? В монастырях они не родятся, а собираются из христианских семейств. Но при современном упадке истинно-христианского воспитания в семьях мало оказывается ныне тех ревнителей христианского подвижничества, которые оставляли и родителей, и сродников, и богатство, и блестящее общественное положение, и бежали от суеты мирской в тихие обители для беспрепятственного служения Богу. Итак, строго осуждая слабых монахов, не касайтесь своим глумлением самого монашества, а желайте монахам помощи Божией в нравственном преуспеянии согласно с их назначением. Затем возьмите долю монастырских недостатков на себя, отпуская в монастыри из мира людей, которых вы сами расслабили современными противохристианскими обычаями и пороками. По слову Апостола Иакова вместо осуждения молитесь друг за друга, чтобы исцелиться (Иак. 5:16).
Уединение ученых и созерцателей в христианских народах должно иметь тот же характер сокровенного служения Богу и стремления к нравственному совершенству. Ученые исследуют истины, созерцатели, или художники ищут красоты в творениях Божиих и стремятся чистую умопостигаемую красоту воплотить в своих творческих произведениях. Но истина и красота – два пути, ведущие к Богу. Первая ведет к Нему, как к самой истине и источнику ведения, вторая ведет к Нему же, как к самой красоте всесовершенной и источнику всякой красоты созданной. Первая дает успокоение уму в Божественном ведении, вторая успокоение сердцу в мирном, чистом наслаждении, в ощущении любви Божией и в веянии Его благодати. Ученый и художник такого направления – те же отшельники, как и пустынники. Внутренняя напряженная деятельность духа есть их делание, заменяющее умерщвление плоти; и чтобы быть на прямом пути к Царствию Божию, им нужно только венчать свои духовные труды молитвою, для непосредственного общения с Богом. Здесь открываются основания той склонности к уединению, которая отличает ученых и художников христианского направления, и источник тех тихих радостей, которые для них выше шумных развлечений света. Сосредоточенность ума, устраняющая суетные помыслы, мир сердца, закрытого для страстных волнений и вожделений, успехи, достигаемые в занятиях, делают их труды до того приятными, что только поздняя ночь и утомление вынуждают их оставлять работу. Из этих келий вышли великие произведения христианских богословов, философов и естествоиспытателей, высокие песнопения церковных и вообще христианских поэтов и картины живописцев.
Но иное мы видим в расположении духа и в трудах ученых и художников, когда они, занимаясь изучением природы и изображением красоты, останавливаются на половине дороги, теряя высшую цель своих трудов – приближение к Богу чрез познание Его творения. Чуждаясь Божественной откровенной истины, они отдают себя в жертву сомнений, борьбы в противоречиях, раздражения от безуспешности в решении высших вопросов знания и жизни, так что их ученая келия становится для них невольным и томительным заключением. Их может поддерживать самолюбие и стремление к славе, но известно, что это стремление само по себе представляет для них источник страданий от непризнания другими достоинства их трудов и от изменчивости человеческих мнений. Отсюда исходят те односторонние и ложные философские системы, разрушающие ныне веру в ученом христианском мире; отсюда же исходят и те художественные произведения, которые своим грубо плотским изображением библейских событий и священных лиц ныне так оскорбляют чистое религиозное чувство. Мы не говорим уже о тех жалких работниках позорной легкой литературы и тех несчастных читателях их произведений, которые в свое уединение или, вернее, в свои головы и сердца переносят всю суету и все страсти пустой и разврат- ной светской жизни.
Нам остается указать существенные черты христианского уединения семейств. Напрасно думают, что указанные нами черты уединенной подвижнической жизни не относятся к семействам, так как люди семейные, по общепринятому выражению, суть люди мирские. Но мы говорим о христианских подвигах для достижения Царствия Божия, равно обязательных для всех христиан – одиноких и семейных. Разность положения одиноких и семейных в этом отношении состоит лишь в том, что семейным людям, живущим среди мира и его соблазнов, в заботах о семейных нуждах, труднее служение Богу, чем в пустынях; почему христиане, искавшие совершенства, и бежали от семейств. Но не напрасно Апостол Павел называет христианское семейство домашнею церковию (Рим. 16:4). И Христос Спаситель любил благочестивые семейства и посещал их; следовательно, в них, и преимущественно в них, как рассадниках народов христианских, необходимы доступные им христианские добродетели. Необходимое условие их процветания есть удаление от общественных пороков, в чем и состоит собственно их уединение. Строгие и благожелательные отношения к обществу, как для приобретения средств жизни, так и для блага самого общества, радостное возвращение домой по окончании дел службы или работы, попечение мужа о счастии жены, и жены о счастии мужа, и обоих вместе о детях, мирные занятия в кругу семьи, тихие семейные радости особенно в христианские праздники, заменяющие шумные светские увеселения – вот черты христианского семейного уединения. Дети, выходящие из таких семейств, во всю последующую жизнь с благодарностию вспоминают о счастливой невинности и благочестивом настроении, среди которого возросли они.
Известны последствия разбросанности семейств по распутиям света. И мужу, и жене некогда заглядывать в глубину своей души и обсуждать свое нравственное состояние; тем более не приходится думать о христианском направлении детей, и они с детства отдаются на жертву всяких вредных влияний, а в юности делаются добычею разных безбожных и политических кружков. В семействе закрадываются раздоры, составляются супругами вне дома преступные связи, счастие семейное, а иногда и внешнее благосостояние рушится, а в конце всего является то, что мы привыкли называть развращением молодых поколений.
Нам, конечно, скажут: «разве возможно изображаемое вами уединение для людей занятых общественною службою, военных и государственных деятелей, поглощенных важными делами и заботами?» Мы ответим: христианские обязанности исполняются по здравому рассуждению, руководимому нравственным чувством и внутренним опытом; невозможного не требуется. Но надо помнить, что никто так много не трудился, как Господь во время Своего служения спасению рода человеческого, и однако же Он в пример общественным деятелям уходил в пусто место един. Но люди светские с упреком заметят нам, что мы хотим весь свет обратить в монастырь, лишить общественную жизнь ее развития, которым она так отличается в последнее время, а семейства обречь на замкнутую, однообразную, бесцветную и скучную жизнь, лишить их участия в современных успехах цивилизации и пр. Нет, мы хотим только показать, куда должна склоняться и тяготеть преимущественно жизнь христианских обществ, – т. е. к миру духовному и к Богу, согласно с назначением христианства, а не к миру внешнему, не к интересам земным, не к наслаждениям страстным, не к животному материализму. Кто тяготеет к первому направлению, тот примет к сердцу христианское учение об уединении, а кто ко второму, тот без сомнения предпочтет уличную жизнь.
Что же касается до установления отношений к обществу – приемов, выездов, общественных собраний и светских удовольствий, то для любителей христианского уединения нет надобности писать в этом смысле подробные правила. Их разум, не затемненный пристрастиями, их чистый вкус и целомудренная осторожность укажут им, что для них позволено и полезно, и что вредно и запрещается совестию. Но несомненно, что не защитники уличной жизни могут поворотить христианские народы, ныне нравственно расстроенные, на прямой путь, а мыслители и деятели, созревающие в христианском уединении. Аминь.
Источник: Свято-Троицкая Сергиева Лавра
Архиепископ Сергиево-Посадский Феогност совершил Божественную Литургию в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры
Прославление святителя Софрония, епископа Иркутского и всея Сибири чудотворца (1918)
Мысли на день. Что должен делать покаявшийся во грехе и снова впадший в тот же грех?
Церковь Воздвижения Животворящего Креста Господня. Село Воздвиженское
Обретение мощей преподобного Иова Почаевского