Из истории Троицкой Лавры

logo
Из истории Троицкой Лавры

Троице-Сергиевский монастырь возник в то время, когда в русской истории назревал огромной важности перелом: кончился, вслед за Киевским, ее Владимиро-Суздальский период и началось возвышение Москвы и кристаллизация того своеобразного и величественного целого, которое име­нуется Московской Русью. Все эти перемещения политиче­ских, а вслед за ними и культурных центров не были, конечно, лишь механическими перенесениями резиденций великих князей и прочих органов власти, а неизбежно связывались с особыми этапами в развитии русской культуры и нацио­нального самосознания. При Калите и его преемниках Моск­ва выдвинулась как новый политический центр объединения Руси, а также и как духовный центр, созидавший новую куль­туру и новую идеологию, сперва Москвы «стольного града», а затем уже и Москвы «третьего Рима». И в возвышении Моск­вы, и в создании всего облика Московской Руси Троицкий мо­настырь и сам его основатель преподобный Сергий принимал самое деятельное участие. Молодость преп. Сергия протекла в годы княжения Ивана Даниловича Калиты. В последние годы этого же княжения, вероятно, и было положено начало Троице-Сергиеву монастырю. Мы знаем из летописи, что преподобный Сергий даже лично содействовал собиранию Руси и прекращению бесконечных междоусобных войн, непрекращавшихся между удельными князьями. Так он ез­дил к рязанскому князю Олегу, последнему из удельных кня­зей, не подчинившихся Москве и упорно воевавшему с вели­ким князем Дмитрием Ивановичем Донским, и увещанием достиг того, что тот, по словам летописи, «устыдебось толь свята мужа и взял с великим князем Дмитрием Ивановичем вечный мир и любовь в род и род».

 Кроме уничтожения раздробленности при удельно-вече­вой системе, для объединения и национального расцвета Руси необходимо было свержение татарского ига, препятствовав­шего русскому народу выработать здоровое государствен­ное сознание и в корне развратившее русскую власть. Борьба с татарами естественно встала в качестве неотложной и важ­нейшей задачи перед молодым национальным центром — Москвой; без свержения иноземного ига невозможно было никакое национальное и государственное строительство. Мы все знаем, что в 1380 году на Куликовом поле молодая воз­рождающаяся Русь нанесла первый страшный удар татарско­му игу, разгромив Мамаевы полчища. Великий князь Дмит­рий Иванович во всех важнейших случаях прибегал к совету и духовной помощи «чудного старца Сергия», по выраже­нию летописи, которого еще при жизни признавали святым. И теперь, решаясь на битву со страшным врагом, он пришел к преподобному Сергию и от него получил не просто благо­словение, а настойчивое побуждение встать на борьбу за самостоятельность Руси и прозорливое уверение в полной победе. Даже на самое поле сражения посылал преподобный Сергий своих гонцов, чтобы ободрить воинство: «Без всякого сомнения, государь, иди против них, и не предаваясь страху, твердо надейся, что поможет тебе Господь», — писал он вели­кому князю.

Моральное значение этого события было огромно: Москва открыто и со славой выступила как центр национального объединения всей Руси, и имя преподобного Сергия, своим исключительным авторитетом осенившего это славное деяние, стало известно всюду на Руси, как имя «заступника Земли Русской». И впоследствии приходили к гробу преподобного Сергия в его монастырь многие великие деятели не только Московской, но и Петербургской Руси, чтобы у гроба вели­чайшего национального святого заключить договор, именем его скрепить соглашение или же получить здесь высшую санкцию своим начинаниям; имя Сергия и его монастыря раз навсегда сплелось с судьбами России. Троицкий монастырь сделался как бы сердцем Московской Руси и одним из круп­нейших очагов русской культуры и просвещения. Народная стихия была еще слишком темна и жила еще пережитками язычества, подчас и простого идолопоклонства. Предание гласит, что близ того самого городка Радонежа, где провел свои юношеские годы преподобный Сергий, на холме, в древ­нем священном урочище стояли «белые боги» — каменные истуканы, которым поклонялось по старой привычке населе­ние. Преподобный Сергий, гласит легенда, разбил эти извая­ния и поставил на этом месте, доселе не забытом и носящем название «белые боги», каменный крест. Для борьбы с темно­той и суевериями необходима была живая проповедь и про­светительная работа. Так как школ не было, и науки в совре­менном значении этого слова не было, то вся образованность того времени целиком входила в круг церковно-богословских идей, и лучшей академией для достижения такого образова­ния был старый русский монастырь. В нем занимались чте­нием, изучением и перепиской Священного Писания и бого­служебных книг, толкований святых отцов, житий и т. п. Но кроме этой теоретической стороны образования монастырь был и лучшей художественной школой, так как высшие дости­жения древнего русского искусства — в архитектуре, в живо­писи, в шитье, в ювелирном деле, в пении — все совмещалось и концентрировалось в монастыре, как в сокровищнице наци­онального творчества, как в живом, творческом музее. Нако­нец, даже самый строй монастырский, которому преп. Сергий придал трудовой и общежитный характер, воспитывал дух дисциплины и подчинения высшим целям среди достаточно первобытного русского общества того времени и вносил смяг­чение во весь уклад русской жизни.

Одним из наиболее славных и блестящих таких монастырей- академий на протяжении нескольких столетий и был Троице Сергиев монастырь.

Представим себе убогого обитателя деревенской Руси XV— XVI столетий, пришедшего из своих лесов и лачуг в Троиц­кий монастырь: все для него там показалось бы необыкновен­ным, дивным, каким-то иным миром, полным чудес и красо­ты, никогда не виданной и не воображаемой. Троицкий собор из тесаного белого камня в то время, среди почти исключи­тельно деревянных построек Московской Руси, был редкос­тью и прекрасным архитектурным образчиком; расписан он был внутри, по довольно достоверному сказанию, величайшим нашим мастером, преподобным Андреем Рублевым совмест­но с Даниилом Черным; в иконостасе находится икона Святой Троицы кисти того же Рублева, совершенно исключительная и единственная, вершина художественного богомыслия. Под иконами висят дивные пелены, шитые шелками смелых цве­тов, которые теперь, будучи извлечены из многовекового забвения, кажутся нам каким-то откровением. Богослужение торжественное и стройное, по особому монастырскому чину, с древними напевами хора. В монастыре же книжные старцы годами переписывают книги, которыми снабжается не толь­ко свой монастырь, но и многие другие, а также и церкви в монастырских вотчинах. Книги украшаются со всем вкусом древних мастеров красочными миниатюрами и заставками, и библиотека монастыря скоро становится богатейшей во всей Руси. Особые мастера пишут иконы, пользуясь большей частью древними вдохновенными первообразами, но также и созидая свое, новое. Кроме всего этого, всякий приходя­щий в монастырь знал, что в нем живы заветы его великого основателя и жив дух подвижничества и святости: он мог не только видеть старцев «святой жизни», но и получить от них назидание и утешение.

Понятно поэтому, что Сергиев монастырь был лучшей школой для всех посещавших его — каждый уносил из него большую или меньшую крупицу света или творчества. Но в еще большей степени он был академией для живших в нем, и из среды более просвещенных монахов в монастыре образо­вывались кадры просветителей и проповедников, шедших в различные области Руси и там основывавших новые монас­тыри или реформировавших старые, и всюду насаждавшие тот же уклад жизни и ту же культуру, что и у Троицы. Мы знаем несколько десятков таких производных монастырей, возникших преимущественно в северо-восточной части Рос­сии, и основанных или непосредственно учениками препо­добного Сергия, или их ближайшими преемниками. Всюду почти в этих монастырях строились церкви во имя Святой Троицы и преподобного Сергия, всюду в них были копии с рублевской иконы Троицы и других славных икон Сергиева монастыря; как солнце в бесчисленных отражениях, твор­ческая душа Сергиева монастыря отражалась и преломлялась в ее многочисленных производных в виде монастырей, всю­ду разбросанных по Руси. Эти многочисленные монастыри не только служили очагами духовной культуры, но и служи­ли делу колонизации дикого еще края. Обычно они строились в глухих местах, где приходилось расчищать лес, заводить пашни, скот и все хозяйство; скоро такие монастыри обраста­ли вокруг селениями, которые частью отходили к ним в каче­стве вотчин, частью были независимы от монастыря; бли­зость его, обнесенного обычно стенами, была весьма выгодна для насельников края в тот беспокойный век, когда частые вражеские нашествия и разбои постоянно угрожали жителям. И всюду, в самую глушь каких-нибудь вологодских лесов, проникало имя преподобного Сергия как духовного отца всех этих монастырей, и слава его обители как прототипа их.

С внешней стороны жизнь в Троице-Сергиевом монастыре вначале была скудна и привлекала лишь ищущих уединения и подвига. Но уже при жизни преподобного Сергия измени­лись обстоятельства и нарушено было безмолвие пустыни: кругом монастыря стали селиться крестьяне, мимо него про­шла большая дорога на Переславль и Ростов, а при преподоб­ном Никоне, преемнике преподобного Сергия по игуменст­ву, обитель начала получать уже пожертвования и вклады в виде вотчин, пустошей, рыбных ловлей, соляных варниц и т. д. Результатом этих даров было быстрое обогащение монастыря и изменение не только его быта, но отчасти и самого духа. При преподобном Сергии богослужебные книги писались на бересте, вместо свеч была лучина, скудость в пище также часто случалась; с течением времени появилось золото и драгоценности, а затем и пышность, чуждая перво­начальной пустынной обители. Обилие приписных крестьян, число которых исчислялось, например, в XVII веке десятка­ми тысяч, создавало возможность обширного применения дарового труда, так что отступило на второй план трудовое начало, которое так ревностно насаждал сам преподобный Сергий. Изменился и самый состав братии: в число ее стали попадать знатные люди, часто постригаемые поневоле, кото­рые и в монастыре не хотели бросать своих прежних привы­чек, жили роскошно, свысока относились к другим монахам и занимались интригами, на что с горечью указывал, например,

Иван Грозный. Монастырь славился своим поразительным хлебосольством и гостеприимством: никому не было отказа в приюте и пище, причем угощение почетных гостей бывало иногда исключительным по обилию и роскоши: особенно сла­вились троицкие меды и пития, о которых с восторгом отзы­вались иностранцы. Наиболее знатные посетители получа­ли часто еще особые дары в виде икон, обычно лаврского письма, а затем — соболей, бархата и т. д. Монастырь силь­но расширился, обстроился новыми церквами и зданиями, опоясался каменной крепостной стеной.

Весь XV и XVI века были ознаменованы мощным ростом национального самосознания в русском обществе. Политиче­ски объединение Руси было достигнуто, татарское иго сверг­нуто, и молодое государство быстро крепло. Флорентийская уния и падение Константинополя произвели огромное впе­чатление на москвитян, развенчав греков как носителей ис­тинного православия и блюстителей вселенской восточной Церкви. Доселе император византийский был главою право­славной Церкви и совместно с восточными патриархами олицетворял верховный авторитет вселенского православия. Уступки греков «папежникам» и «латынникам» на Флорентий­ском соборе заставили москвитян заподозрить устойчивость греков в истинной вере, а разгром византийского царства был истолкован как кара свыше за несоблюдение в чистоте той же древней православной веры. Отсюда сам собой напра­шивался вывод, что истинное православие незыблемо сохра­нилось только на Руси и что царь московский — прямой преемник верховных прав императора византийского по отношению к вселенскому православию, он — глава Церкви и блюститель чистоты веры и обряда, а «Москва — третий Рим, а четвертому не бывать». Появилась целая литература, развивавшая и укреплявшая эту идеологию. Сказание о «бе­лом клобуке», о происхождении князей Московских от брата римского императора Августа, о венце и бармах Мономаха и т. д. В церковной области это движение также нашло свой громкий отклик. Русская Церковь сознала себя окрепшей и самостоятельной, способной с гордостью указать на ряд сво­их, русских, святых, которые ничуть не ниже греческих, и по­этому церковные соборы половины XVI века канонизовали в качестве святых всей Русской земли более сорока местночтимых святых, тогда как до 1547 года таких повсеместно чтимых святых было всего семь. И вот преподобный Сергий был всегда в числе первых, на которых указывали патриоти­чески настроенные москвитяне как на величайшего нацио­нального святого, а в XVI веке еще ярче воссияло его имя, т. к. целый ряд вновь прославленных святых принадлежал к его прямым ученикам или ближайшим последователям, начиная с преподобного Никона.

Вместе с тем и сама обитель преподобною Сергия стала предметом национальной гордости: мы знаем целый ряд сви­детельств иностранцев, которым показывали Троицкий мона­стырь как одну из величайших достопримечательностей царства Московского. Троицкому монастырю выпало на долю еще одно блестящее деяние — послужить оплотом русской независимости в Смутное время. В годину величайшей раз­рухи, когда вся Земля русская наводнена была польскими, казацкими и просто воровскими шайками, когда царь и цент­ральная власть не имели никакой силы и почвы под ногами, а бояре, служилые люди и даже духовенство перебегали от Тушинского вора к полякам, от поляков к царю, а от царя опять к вору, дойдя до крайних пределов деморализации, Троицкий монастырь остался верен заветам Куликова поля и сохранил твердо и действенно свою преданность русской независимости и государственности. К 1608 году, началу знаменитой осады, Троицкий монастырь представлял собою первоклассную крепость, устроенную по всем правилам сов­ременной фортификации и вооруженную сильной артилле­рией. Как видим, оплот духовный стал уже и оплотом воен­ным, и поэтому обладание им вдвойне было важно для обеих борющихся сторон. Однако гарнизон лавры был немногочисленен, около 2 тысяч человек, и когда она была окружена сбродным войском Сапеги и Лисовского, достигавшим, как полагают, 15 ООО человек, на оборону монастыря встали также все иноки и служки, способные носить оружие. 16 ме­сяцев длилась знаменитая осада монастыря, и все же он со славой отстоял себя. Можно различно оценивать историчес­кое значение этой обороны, но достоверно можно сказать, что под стенами лавры задержались крупные силы поляков, и этим самым был прикрыт весь север, куда набегали лишь отдельные грабительские шайки, а главное — была спасена национальная святыня, сердце Руси не перестало биться и кровью запечатлело, в период общего разложения и измены национальным идеалам, свою верность им, и послужило за­тем одним из руководящих и организационных центров осво­бодительного движения, которое связывается обычно с име­нами Минина и Пожарского. Архимандрит лавры Дионисий и келарь Авраамий Палицын своими призывными грамотами и даже личными уговорами способствовали скорейшему сбору войска, шедшего с севера освобождать Москву. В са­мый острый момент разногласий между казаками и народ­ным ополчением под Москвой, Троицкий монастырь пред­ложил казакам даже свои церковные драгоценности, чтобы удержать их от ухода из-под Москвы.

Впоследствии, уже в конце XVII века, Троицкий монастырь дважды укрывал в своих стенах юного Петра Великого во время стрелецких волнений, предание и сейчас указывает на огромного деревянного орла за престолом Успенского собора, будто бы выточенного самим Петром и поставленно­го на том самом месте, где хотели убить его ворвавшиеся в мо­настырь стрельцы.

Однако культурная жизнь Московской Руси находилась еще в большей связи с Троицким монастырем, нежели поли­тическая. Во всех идейных движениях и событиях того вре­мени мы встречаем Троицких иноков в первых рядах. Вспом­ним хотя бы Максима Грека и игумена троицкого Артемия — культурнейших людей своего времени, боровшихся с темно­той и непониманием духа христианского учения, царившими среди их русских современников, в лице Максима Грека мы видим первого православного ученого, прошедшего западную науку и своими смелыми речами и проповедями будившего самостоятельную и критическую мысль среди русского обще­ства XVI века

Важно отметить, что именно в Троицком монастыре идеи Максима Грека и его сторонников пали на благоприятную поч­ву, и здесь впервые началось великое дело исправления бого­служебных книг, начатое самим Максимом и продолжавшее­ся много лет после его смерти при архимандрите Дионисии и далее. Хотя первые попытки и не были особенно удачны, но они пробуждали живую мысль, знаменовали освобожде­ние от ига буквы и обращение к духу, к внутреннему смыслу христианского учения и обряда. Можно было бы привести много примеров, указывающих, какими прочными и много­численными нитями Троицкий монастырь был связан со всей политической и духовной жизнью страны и как ярко душа Московской Руси выражалась в нем, но необходимо еще отметить, что и экономически в XVII и первой половине XVIII века Троицкий монастырь являлся одной из круп­нейших величин на всей территории России. Число крепо­стных душ, принадлежавших ему, исчислялось десятками тысяч, и к 1763 году, перед самой секуляризацией, достигало 106501 души, а число вотчин и прочих земель исчислялось сотнями, так что он, бесспорно, был самым крупным русским вотчинником. Своеобразное положение монастыря — вотчин­ника с огромным и сложным хозяйством, целым штатом слу­жащих, с накоплением огромных для того времени сумм еще почти не освещено исторической наукой, но мы знаем, что Троицкий монастырь был при этом и крупным промышлен­ником, и купцом: торговал он, при том беспошлинно, глав­ным образом солью и рыбой, причем посылал свои суда даже в Норвегию. Часто монастырь ссужал деньгами нуждающих­ся, всего чаще — своих крестьян, иногда посторонних лиц, а всего более и не вполне добровольно — правительство, ко­торое пользовалось часто монастырской казной с большой свободой, например, при Петре I было забрано в разное вре­мя до 400 ООО рублей, сумма огромная для того времени.

Троицкий монастырь был ярким выразителем Московской Руси с ее светлыми и темными сторонами, но опять поверну­лось колесо истории и наступил петербургский период: опять появился новый центр и связанная с ним новая идеология. Для Троицкого монастыря эта новая эпоха была мало благо­приятна, слишком мало подходил весь его уклад старинного и истового московского благочестия к галантному веку пари­ков и фижм, когда хлынула в Россию западная культура, папежского и латынского духа, которой так боялась Древняя Русь. Просочились и модные вольномыслия «вольтерьянцев», которых не чужды были и многие видные церковные деятели, отошел в прошлое образ московского «благочестивейшего» царя ктитора, со вкусом блюдущего детали церковного обря­да и умело разбирающегося в богословских спорах, церков­ные интересы, национальные и государственные, тогда были слиты в единое органическое целое. Деятели же петербург­ского периода мало почитали старину и национальную само­бытную культуру: они старались, чтобы все у нас было не хуже, чем на западе, и от многого из наследия предков от­крещивались, как от пережитков периода суеверия и дико­сти. При таких новых обстоятельствах Троицкий монастырь, уже ставший в это время лаврой, естественно не мог сохра­нить своего влияния и обаяния, которыми он пользовался в Московской Руси: теперь высшие круги в нем видели ско­рее «благородную окаменелость» и не ощущали уже в нем живого сердца Руси. По-прежнему ходили цари и вельможи на богомолье к Троице, осыпали драгоценностями иконы, церкви, настоятелей, но во всем этом виделось больше тще­славия и любви к роскоши, нежели благочестивого усердия. Труднее решить, изменил ли XVIII век отношение народных масс к монастырю; правильнее всего было бы думать, что их не коснулись все эти пертурбации и утонченности верхов.

В руководящих кругах лавры уже произошел разрыв со старым начетчеством, заменявшим ранее образование, и в них ясно стал чувствоваться дух западной науки и западного мышления. Целый ряд монастырских деятелей XVIII века вышел или из Славяно-греко-латинской академии, или из киевских школ, где царила схоластика, латинский язык, пышная риторика и элоквенция. Это умственное и словесное барокко представлено целым рядом лаврских деятелей, главным образом блестящих проповедников, из лавры часто переходивших ко двору, как, например, Гавриил Бужинский, Гедеон Криновский, Арсений Могилянский.

В значительной степени к этой же группе относился и зна­менитый иерарх московский Платон Левшин. Быт монасты­ря также изменился в духе времени, и легенда повествует даже о крайностях одного из архимандритов лавры, который носил бриллиантовые пряжки на башмаках стоимостью до 10000 рублей и парился в бане, поддавая на каменку токай­ским вином.

Однако и в этих необычных обстоятельствах лавра дала нечто ценное в культурной области: я разумею лаврскую семи­нарию, открытую в 1742 году. Русское школьное просвещение было представлено в то время лишь Славяно-греко-латин­ской академией в Москве, если не считать несколько мелких духовных школ низшего типа; да и сама Академия пережива­ла в эти годы полосу упадка. Новая Троицкая школа отнюдь не была семинарией в смысле позднейших духовных семина­рий, она приближалась старшими классами своими к высшей школе. Не забудем, что и первый из наших университетов, Московский, основанный на 13 лет позже Троицкой семина­рии, много лет не выходил из состояния скорее гимназии, нежели высшей школы. Одним из учителей и префектов этой семинарии был знаменитый впоследствии митрополит мос­ковский Платон, а из учеников ее и затем учителей — митро­полит московский Филарет, равно как и целый ряд других выдающихся деятелей и церковных ученых: отсюда вышло несколько профессоров Московского университета и целый ряд других ученых, поддерживавших между прочим научные связи с заграницей, где о Троицкой семинарии отзывались как о славной и знаменитой. В 1814 году Троицкая семинария, соединившись с переведенной в Троицкую лавру Славяно- греко-латинской академией, образовала Московскую духов­ную академию, в течение столетия давшую русской науке и общественности целый ряд первоклассных имен. Она не была замкнутым учреждением, ведавшим лишь профессио­нальные нужды и насаждавшим лишь узкое богословское образование, а стояла в неразрывной органической связи с общим течением русской мысли и науки, занимая в ней одно из видных мест.

В XIX веке лавра дала от себя ряд молодых побегов — мо­настырей близ Троицы; особенно значительного расцвета достигла лавра при наместнике Антонии, который содейст­вовал возрождению старчества в связи с Оптиной пустынью, а также поддерживавший сношения с преподобным Серафи­мом Саровским и считавший себя продолжателем его дела. Таким образом, и в XIX веке лавра как монастырь сохрани­ла свою жизненность и не угасила духа древнего Троице-Сергиева монастыря.

Оглядывая одним взором всю более чем пятисотлетнюю историю лавры, мы невольно приходим к выводу, что тут сов­местным творчеством ряда поколений было создано нечто онтологическое, превышающее обычный человеческий мас­штаб, самодовлеющее живое ядро, лишь менявшее свои одеж­ды и оболочки, подчас замиравшее и казавшееся застывшим, но все же оживавшее и способное вновь к великим деяниям. Душа лавры жила во всех этих метаморфозах, как золото тлеющих углей под слоем пепла.

И теперь, оценивая все бесчисленные культурные сокрови­ща, накопленные лаврой, мы должны особо выделить ее богат­ства художественные. Русский гений сверкает здесь во всех областях, всеми гранями своего многообразия: когда обнару­жатся все эти сокровища и станут предметом всеобщего обо­зрения и изучения, мы смело можем сказать, что лавра займет одно из выдающихся мест среди художественных центров Европы и, может быть, сыграет видную роль в намечающемся возрождении русского искусства.

Источник: Игумен Андроник (Трубачев). Закрытие Троице-Сергиевой Лавры и судьба мощей Преподобного Сергия Радонежского в 1918-1946 гг. Троице-Сергиева Лавра и Россия. стр. 303-306. Приложение*).



Источник: Свято-Троицкая Сергиева Лавра



Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *


Контекстная справка

[1]Успенский собор (1585)
Успенский собор, сооруженный по повелению царя Иоанна Грозного, строился на протяжении 1559–1585 гг. По своей архитектуре пятиглавый Успенский собор очень близок послужившему для него... подробнее...

[2]Троицкий собор (1422)
Троицкий собор (1422) – главный соборный храм и древнейшее из сохранившихся сооружений Троицкого монастыря. Он был воздвигнут в 1422 г. преподобным Никоном «в честь и похвалу» основателю... подробнее...

[3]Стены Лавры
Все церкви и здания окружаются каменною стеною, с девятью башнями и четырьмя воротами; стена в окружности имеет более версты; вышиною в 4 сажени, а с южной и западной стороны по местам до... подробнее...

[4] — За столетия на территории Свято-Троицкой Сергиевой Лавры сложился уникальный ансамбль разновременных построек, включающий более пятидесяти зданий и сооружений.

В юго-западной части монастыря находится белокаменный Троицкий собор (1422-1423), поставленный на месте первого деревянного храма XIV века. Именно вокруг него происходило формирование монастырского ансамбля. К востоку от собора в 1476 году псковскими мастерами была возведена кирпичная церковь-звонница во имя Сошествия святого Духа на апостолов. подробнее...

[5] — Представляем Вам наиболее интересные Достопримечательности Сергиева Посада и Сергиево-Посадского района.

В этом разделе сайта мы публикуем наиболее интересные достопримечательности, рекомендуемые к посещению туристами и гостями города и района. Это музеи, памятники архитектуры, театры, церкви, храмы и конечно-же жемчужина Сергиева Посада — Свято-Троицкая Сергиева Лавра. подробнее...

[6]Сергий Радонежский
Биография Рождение и детство Начало монашеской жизни Образование Троице-Сергиевого монастыря Общественное служение Сергия Радонежского Старость и кончина... подробнее...