Архимандрит Софроний (Сахаров) о преподобном Силуане Афонском

На протяжении многих лет жизни святого Силуана на Афоне самым близким ему человеком и собратом в монашеском делании был монах Софроний (Сахаров). Его еще называют учеником, келейником, сотаинником преподобного. О дружбе великих подвижников, а также о жизни и служении своего дяди рассказывает нашему журналу племянник архимандрита Софрония, иеромонах Николай (Сахаров). Отец Николай проживает в Англии и подвизается в основанном архимандритом Софронием Свято-Иоанно-Предтеченском монастыре в графстве Эссекс.

Архимандрит Софроний (Сахаров)

– Мой монашеский путь начался в России, и Промысел Божий дал мне встретиться с великими старцами, удивительными по своей святости, – с Иоанном Крестьянкиным, отцом Адрианом, ныне здравствующим, которым я очень многим обязан. И когда я приехал к отцу Софронию, самое первое, что меня поразило в нем и что отличало его от многих старцев и церковнослужителей, – было отношение к человеку. Это, наверное, – самая главная его черта, которая определяла не только его жизнь, но и жизнь монастыря в Эссексе: он относился к каждой человеческой личности как к чему-то совершенно неповторимому, особому, беспредельно ценному. Это я ощутил с самого начала, с первых же дней моего пребывания здесь. Обычно человек идет на служение в Церковь, чтобы служить другим, отдать свою жизнь, неся послушания, становясь священниками, монахами. Когда я приехал в монастырь отца Софрония, у меня было такое ощущение, что не от меня ожидают служения, а, наоборот, мне все служат. Отец Софроний не столько требовал или ожидал чего-то от нас, сколько думал, как можно побольше дать человеку. Наверное, это и называется любовью: с первого дня он окружил меня простой человеческой, отеческой, можно сказать материнской, заботой. Он думал о всяком приходящем к нему, как сделать так, чтобы его личность расцвела, чтобы он достиг в духовной жизни раскрытия заложенного в нем потенциала. У старца поэтому никогда не было такого отношения, когда все сводится в монастырях под «общую гребенку». Он прежде всего пытался разглядеть в сердце человека потенциал – к чему больше способен человек. Не было такого духа, как в армии, – всех строем водить. И это меня очень сильно поразило в старце, и он сразу же завоевал мое сердце целиком.

Меня поразило его понимание духовной жизни и – послушания. Слово «послушание» – это то, что мы слышим каждый день в церкви, нам об этом напоминают регулярно. Старец, как ни покажется это парадоксальным, о послушании почти никогда не говорил. Но при этом все вокруг старались исполнить его волю: они творили послушание не потому, что ДОЛЖНЫ, а потому, что им ХОТЕЛОСЬ. Это правильная установка на послушание. Не желание как-то угодить человеку – человекоугодничество, а простое выражение любви: как исполнить волю возлюбленного человека. Это применимо не только в монастыре, но и в семье: любовь проявляется в послушании. Такое послушание нельзя завоевать никакой административной позицией, ни каким бы то ни было богатством знаний, власти, денег и т.п. Такое послушание можно только заслужить от монахов через искреннюю, самоотверженную любовь. Это отличало старца и сам устрой монастыря – отношения строились именно на сознательном уровне взаимной любви. Никогда старец не терпел насилия, как и Христос. Когда Христос учил, у Него не было никакой власти над людьми. Люди сами, добровольно, ходили за Ним. Старец никогда не действовал насилием, потому что он был глубоко убежден: все, что достигнуто насилием, навязыванием, не имеет духовной ценности и не принесет плода в вечности – это все погибнет.

Эта установка в старце поразила меня. Почему мы говорим о власти, об администрации, о духовном устроении монастыря? Потому что для многих монахов это вопрос жизни: они живут в монастыре, где есть администрация, начальство, есть игумен, которому мы должны творить послушание. И вот отец Софроний показал, как это все может быть прекрасно, какую великую жизнь даровал нам Христос – именно полноту жизни – в монашестве, через братолюбие. Источником этой любви был сам старец, задававший тон всей жизни монастыря. Святой Силуан тоже никогда не действовал насилием, он говорил человеку какие-то общие принципы и оставлял человека в свободе – следовать этому принципу или нет. Человек решает это сам. Через старца я понял, почему Господь говорил в притчах. Притчи – такой язык, когда ты никому ничего не навязываешь и просто ставишь человека перед истиною, а человек решает сам. И вот это уважение к свободе человека, которая была заложена Самим Христом (Он обращался к людям в форме притч), очень ощущалось и в общении со старцем.

В книге «Старец Силуан» отец Софроний противопоставляет монастырскую жизнь иерархии мира сего. Очень часто люди неправильно понимают слово «иерархия» в Церкви, часто заблуждаясь о сущности духовной власти. Старец писал о том, что в миру существует пирамида власти, на вершине которой – Царь, Президент, далее – на более низком уровне – министры, еще ниже – помощники, исполнители и, в конце концов, у основания пирамиды – бедная рабочая масса. Христос пришел и опрокинул эту пирамиду власти, и вот теперь вершина этой опрокинутой пирамиды – Царь есть Он Сам, и вся эта громада человечества упирается в Него, и Он несет все тяжести всего человечества. Господь есть Вседержитель: Он «держит» – «несет» все через Свою Любовь, и Свое истощание, и Свое необыкновенное человеколюбие, и терпение, несет все тяжести всего человечества. Для старца было так: если ты хочешь быть ближе ко Христу, «выше» в иерархическом плане, ты идешь «ниже», к основанию этой опрокинутой пирамиды, спускаешься на дно, чтобы достигнуть ее вершины – Христа. «Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будем вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом» (Мк. 10:42–44).

Вот такое «обратное» видение духовной власти, администрации, устроения всей жизни и отличало старца. Одним из первых признаков свободы человека от страстей он считал не то, сколько человек постится, сколько часов молится, или насколько ему свойственна душевная чистота от плотских страстей. Для него первым критерием того, что человек начинает освобождаться от страстей, было появление в нем отвращения к доминации: человек не желает властвовать над другими, наоборот – он хочет всем творить послушание. Старец написал: Бог есть не только Любовь, Бог есть Смирение. Вот это смирение старец творил всем и вся в общении с ним.

Он бывал иногда довольно строг с нами, но строгость эта исходила из любви. Такой строгости как-то легко «доверять», понимая, что человек укоряет тебя за дело: тогда слово принимается с радостью. Христос и Иоанн Креститель говорили приходящим к ним иудеям: «Вы – порождение ехидны, лицемеры». И говорится, что народ слушал их с удовольствием, – это обличение было «благовестием» (Лк. 3:18), несмотря на то, что для нашего современного уха эти слова кажутся довольно грубыми. Также и старец, когда он укорял, говорил со строгостью только лишь из ЛЮБВИ. Любовь была основным принципом его жизни, и она же, любовь, наверное, есть и устав нашего монастыря. Старец повторял довольно часто: «Если монашество не учит нас любви, тогда я не знаю, какое найти ему, монашеству, оправдание». То есть последний смысл монашества есть прежде всего любовь. Монашество не есть некий «стиль жизни», путь к «внешней» святости – нет: это средство для достижения той Божественной вселенской Любви, к которой призван каждый из людей. В этом отношении, кстати, монашество не так уж далеко отстоит от брака, потому что в браке тоже возможно достижение этой же вселенской Любви, когда человек молится за все человечество с болью в сердце, как за самого себя.

– Я думаю, что подобное происходит отчасти с каждым человеком, которого призывает Господь в монашество: вдруг человеку раскрываются необъятные горизонты того дара полноты жизни, который принес нам Христос: «Я пришел, чтобы имели жизнь, и имели жизнь с избытком» (Ин. 10:10). И когда человеку открывается вся грандиозность этого дара, у него больше не остается вопросов. И он устремляется как можно скорее к этому Источнику Жизни, бросая все. Тогда оставление мира не есть какая-то особая жертва. Люди задаются вопросом: как монахи оставляют мир, бросают свои квартиры, машины? Для многих это непонятно. Пусть этот факт говорит людям о том, насколько больше дар Христов всех этих мелочных подачек современной жизни. Особенно сегодня люди, как обезумевшие, гонятся за каждым клочком материального достатка, проходя мимо того великого дара, который принес нам Христос.

Для старца, как человека искусства, выбор монашества прошел не без борьбы, потому что искусство на самом деле – выше всех материальных благ по своей ценности. Если у человека есть любовь к творчеству, например, к живописи или же к музыке, то борьба будет серьезной, потому что музыка, искусство вообще – такая категория, которая наиболее близко может подвести человека к Богу по аналогии своих опытов, глубине переживаний. Музыка граничит, как мы знаем из истории музыки, уже не только с душевными, но и духовными категориями. Достаточно вспомнить Баха. Оставление искусства гораздо «болезненнее», нежели оставление материальных ценностей. Поэтому у старца борьба была очень серьезной, но в конце концов «победила молитва».

У старца все перевернулось после видения Нетварного Света в 1920-е гг. в Париже. Он созерцал Нетварный Свет три дня: начиная с Великой Субботы, на Пасху, и потом, в Светлый Понедельник. После такого видения Бога глубочайшее покаяние было естественным исходом. Старец всю жизнь терзался, что он «предал Христа», уйдя в поиск Сверхличного Абсолюта, оставив Смиренного, Любящего Христа, Который есть Сам Бог Вседержитель. Эта мысль действительно как нож в сердце, она рождала в нем глубочайшую молитву «отчаяния», может быть, отчасти аналогичную той, которую испытал и апостол Павел, который гнал Церковь и избивал христиан, и апостол Петр, который отрекся от Христа Вседержителя ради какой-то своей мелочной безопасности. Эта низость тоже убивала Петра всю оставшуюся жизнь, порождала в нем глубочайшее покаяние, когда человек считает себя недостойным спасения, но при этом отдает себя в руки Божьего милосердия.

Именно это сознание своего полного недостоинства, с одной стороны (как говорит молитва Василия Великого ко Святому Причащению: «…недостоин есмь небесе и земли, и сея привременныя жизни»), и с другой стороны, твердое упование и радость о милосердии Божием – это и есть та формула, которую сообщил Христос святому Силуану: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». Для старца Софрония это было состояние полного погружения во ад покаяния, пожигавшего болью все его существо, после того как он понял, что отрекся от Христа Вседержителя ради какого-то более высокого – восточного и христианского – Сверхличного Абсолюта, с одной стороны, а с другой – созерцание удивительной милости Божией, когда человек не в состоянии понять, как Бог может помиловать ТАКОЕ и простить ТАКОЕ! Человек находится в недоумении. Человек сам себя осуждает, а Бог милует. Эти слова, эти мысли, это состояние постоянно были в сознании старца Софрония уже до встречи с Силуаном.

Как-то, в 1930-х гг., пришел к старцу Софронию русский монах, отец Владимир, который спросил: «Отец Софроний, как спастись?» Отец Софроний сказал: «Стой как бы на грани отчаяния, а когда невмоготу становится – отойди и выпей чашку чая». И отец Софроний предложил ему чашку чая. На следующий день отец Софроний, идя по монастырю, встречает святого Силуана. До этого момента у них никогда не было духовной беседы, разговора. Тогда Силуан, еще не знакомый отцу Софронию, говорит: «Отец Софроний, был у вас вчера отец Владимир?» Отец Софроний ответил, перескакивая все фазы обычного светского разговора, спрашивая: «Я ошибся?» Силуан сразу ответил: «Нет, но это не его мера. Приходите, будем с вами говорить». И вот эта близость между святым Силуаном и отцом Софронием выявилась в этих двух высказываниях: «Стой на грани отчаяния» – у Силуана это в аналогичной формуле: «Держи ум твой во аде». Потом вторая часть: «Когда невмоготу, отойди и выпей чашку чая», то есть «не отчаивайся» у Силуана. Это была та духовная основа всего духовного пути старца Софрония, которая выражалась в покаянии. Он написал: «Покаянию нет конца». Старец незадолго до смерти как-то сказал, с трудом сдерживая слезы (видно было, что это постоянная его мысль): «Я свое спасение вижу только так: если Бог спасет весь мир, всех грешников, тогда я последним проковыляю как-то в Царство Небесное». Старец действительно искренне считал себя худшим из всех людей. Многие, читая книги отца Софрония, ошибочно воспринимают его слова как экзальтированные, сентиментальные. Старец писал исходя, прежде всего, из своего духовного состояния, не душевного, а духовного, когда он пишет о себе: «Я жалкий урод». Это не просто литературно красивое выражение, но онтологическое состояние старца, его предстояние перед Богом. В этом большая разница: между сентиментальностью и духовным миром, духовной жизнью, которая отразилась в книгах старца (прежде всего – «Видеть Бога как Он есть»).

– Отец Софроний много уделял внимания самой основе духовной жизни у святого Силуана – молитве за врагов. Конечно, при встрече с подобным явлением у обычного человека, скорее всего, будет реакция некоего шока: вдруг вместо обычного озлобления, как ответной реакции на зло, человек встречается с любовью. И это было всегда и во всем у старца Силуана. И конечно, этот святой вряд ли может быть понят обычным мирским сознанием, которому свойственно бороться за свое существование, которому свойственно пробиваться силою, достигать, быть на «высоте», завоевывать уважение других. Нет, у Силуана была совершенно иная установка: как только он встречался со злом, он начинал молиться за того человека, которым это зло обладает. Это очень редкое явление и уникальная в наше время реакция.

Старец Софроний рассказывал, как на Афоне, в Пантелеимоновом монастыре, в 1920–1930-е гг. придерживались мнения, что Русская Православная Церковь – советская, находится в руках антихриста, поэтому она не истинная церковь, а лжецерковь. И старец Софроний, и преподобный Силуан очень самоотверженно исповедовали Русскую Церковь как Церковь мучеников, как духоносную, как Церковь, которая есть авангард духовной жизни всего мира: схватка между врагом и Христом в сердцах человеческих достигла кульминации именно в России. И отца Софрония поражало, что молитва старца Силуана была прежде всего за гонителей, за большевиков, которые вырезали христиан. Потому что Силуан понимал, что все убитые христиане станут мучениками и недолго им страдать перед тем, как они войдут в великий свет Царствия Божия. Он болел за то, что будет с гонителями, которые перед смертью осознают, что они делают, что они сделали, какой ужас их охватит, как их душа отвержется Христа при смерти, не в состоянии принять своих грехов. В каком ужасном огне мучений будут они находиться – не физическом, а именно таком духовном огне, который гораздо страшней, чем физический.

Также святой Силуан всячески боялся какого-либо карьеризма в Церкви. Он пишет о том, что «святые рады, что они меньше». И для него, как и для старца Софрония, который передал нам эти слова, всякое движение карьерное – это есть кощунство. Старец Софроний нам так и говорил: «Карьера в Церкви – это есть кощунство пред Богом». Господь сказал: «Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется… и пажить найдет» (Ин. 10:9). А «кто не дверью входит… но перелазит инде, тот вор и разбойник» (Ин. 10:1). Вот те, которые идут в Церкви не Его путем через смиренное уподобление истощанию Христа, а через построение своей карьеры тем или иным образом, – это те разбойники, которые влезают через окно. Но «их овцы не слушают», как говорит Господь (Ин. 10:3–5). Старец Силуан много плакал, когда однажды увидел, как два архимандрита в монастыре стали бороться, кому первым стоять при служении и кто выше по чину. И для него это был, конечно, огромнейший шок: люди, 40 лет прожив в монастыре, до сих пор не могли оторваться от этого сознания. Так же и наш старец, отец Софроний, имел отвращение ко всякому карьерному движению. Прежде всего, в самом себе он выжигал огнем покаяния подобного рода движения и мысли, как убийц. Старец Софроний рассказывал, как при его рукоположении в дьяконы, когда его облачали в дьяконский стихарь, он попытался просунуть руки в рукава стихаря, чтобы помочь одевавшим его. И вдруг он почувствовал, насколько это простое движение рук в этот момент было против благодати Святого Духа. Отцу Софронию не раз предлагали быть епископом, но он отказался. Я думаю, это то, что роднило старца с прп. Силуаном: смирение и стремление к смирению, понимание духовной жизни не как «восхождение» по карьерной лестнице, а прежде всего как «снисхождение», страдание по образу Христа.

– Конечно. Ведь старца Силуана не понимали в монастыре… Об уровне духовных отношений говорить для нас, людей, которые не обладают таким опытом, не приходится. Многое не сможем понять. Общение старца Силуана и отца Софрония происходило на недоступной нам высоте.

Вы ведь знаете, почему отец Софроний вышел в пустыню после смерти Силуана. Отец Софроний сам, по своей воле, никогда ничего не делал, а по послушанию духовнику, старцу и Богу. Он сказал однажды: «Если б я сам вышел на пустыню, то и дня не продержался бы». А вышел он прежде всего по наставлению преподобного Силуана Афонского. Незадолго до смерти преподобный Силуан, видя исключительный дар покаянной молитвы и молитвы за мир у старца Софрония, сказал: «Отец Софроний, я знаю – ваше здоровье не очень крепкое, и вам лучше будет уйти в пустыню, чтобы не обременять монастырь». Обладая богодухновенной мудростью, он не сказал: «Вам лучше уйти в пустыню, так как я вижу у вас дар молитвы», что посеяло бы гордый помысел старца Софрония. И выход в пустыню был действительно благословенным у старца, потому что пройти все «инстанции» для получения благословения на пустыню можно было только чудом. Сначала он взял благословение у духовника, потом у игумена, потом у совета монастырских старцев. Так благословение старца Силуана было исполнено после его смерти. И отец Софроний вышел на пустыню, где он провел все эти годы в молитве за мир, в молитве, которой молился сам Силуан. В те годы развязалась Вторая мировая война, и старец Софроний много молился за Россию. Я думаю, что масштаб его молитвы за Россию, за мир раскроется только уже на Страшном суде.

– Несомненно. Ведь преподобный Силуан был старцем для отца Софрония, а как вы помните, Достоевский писал о старчестве: «Старец – это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю». Послушник тоже живет только старцем. Это – прекрасный, удивительный опыт, когда ты живешь целиком в любви к другому человеку, когда другой человек становится твоей жизнью. Старец становится твоей жизнью. Исполнение всякого движения его мысли и воли приносит радость. В этом есть тайна послушания. Никогда не задумывались, почему Херувимы и Серафимы «многоочитии» и «шестокрылатые»? «Много очей» есть образ предельной интенсивности любви, говоря о том, насколько «жадно» смотрит небесное существо за Богом, за каждым малейшим движением Божественной воли, чтобы ее исполнить, чтобы ничего не упустить. Для них это жизнь, для них это радость. Также и шесть крыл – символизируют интенсивность желания исполнить Божественную волю: исполнить как можно скорее, летя не на двух, а на шести крыльях. Образом этой любви является любовь между послушником и старцем. Отец Софроний, принимая кого-либо в монастырь, целиком «жил» этим человеком. Вот сколько было людей у нас в монастыре, все они были жизнью старца, как и старец был нашей жизнью. «Своей» жизни у него не было. Постоянно умом он был с каждым из нас, где бы мы ни работали: на огороде, за компьютером, убираем, чистим – старец всегда сопребывал с каждым из нас молитвою. Он усвоил это таинство любви-послушания от Силуана. Конечно, он целиком «жил» старцем Силуаном. Святой Силуан для отца Софрония был всем. Отец Софроний был готов целовать землю, по которой ходил святой Силуан. Это был опять же не некий литературный пассаж, красивое словцо, а именно выражение настоящего, истинного состояния любви и почитания к своему старцу. И дай Бог всякому монаху искренно испытать такое чувство к своему старцу или наставнику. Старец Силуан такие чувства вызывал своим благородством, своей любовью. И так же с отцом Софронием: было искренней радостью творить его волю. А если возникала необходимость прибегать к дисциплине – для старца Софрония это было признаком упадка в духовной жизни, упадка духовного уровня, а может быть, непонимания самой цели существования монастыря. Монах должен помнить последнюю цель – для чего он в монастыре. Для того чтобы научиться любить, подобно Самому Христу, все человечество. Если монастырь нам этого не дает, если мы не научаемся этому, то отец Софроний не видел в нем особой ценности. Старец Софроний действительно был наследником святого Силуана именно в духовном плане, впитав в себя всю полноту его учения без остатка, и смог его продвинуть дальше, донести его до современного поколения.

– Вы знаете, у старца Софрония было особое отношение к России. Он действительно очень любил Россию и писал об этом в книгах, что должен быть какой-то народ, который нес бы миру свидетельство жертвенной любви, что значит быть сынами Божьими. В разные исторические эпохи эта привилегия выпадала на разные народы. В XX в. она выпала на русский народ, когда началась «великая жатва святых» и у нас появились христианские мученики. Действительно, старец был поражен глубине сознания, присущей русскому верующему человеку. Как-то он служил литургию в Троице-Сергиевой Лавре[2]
Х[2] За столетия на территории Свято-Троицкой Сергиевой Лавры сложился уникальный ансамбль разновременных построек, включающий более пятидесяти зданий и сооружений.

В юго-западной части монастыря находится белокаменный Троицкий собор (1422-1423), поставленный на месте первого деревянного храма XIV века. Именно вокруг него происходило формирование монастырского ансамбля. К востоку от собора в 1476 году псковскими мастерами была возведена кирпичная церковь-звонница во имя Сошествия святого Духа на апостолов.
Читать далее... и по окончании давал целовать крест. Вдруг подходит к нему женщина, рыдая так, что у старца просто разрывалось сердце, и он, обняв ее голову руками, тихо спросил: «Какое у вас горе?» И она сказала: «У меня сын неверующий». И еще больше стала рыдать. Вот это старца очень сильно поразило, что для человека действительно горе: она говорила о нем, как о мертвеце, как будто он умер. Глубина веры и переживаний вечности, способность пожертвовать всем у русского народа потрясала старца. Когда он приехал в Россию в 1957 г. и просил Святейшего Патриарха Алексия I о возможности остаться в России, Патриарх ему сказал: «Отец Софроний, я не все могу», – поскольку советские власти не допустили бы этого.

С другой стороны, старцу было присуще вселенское видение Христа, независимо от национальности человека. В монастыре у нас примерно 15 национальностей: англичане, французы, немцы, шведы, швейцарцы, датчане, бельгийцы, греки, румыны и даже египтяне… Мы служим на русском, греческом, французском, английском, румынском языках. И это вселенское вненациональное видение старца, проявляющееся в устроении нашего монастыря, может быть, не было бы принято всеми в России. Для старца молитва преподобного Силуана: «Господи, да познают Тебя Духом Святым все народы» – была определяющим условием христианства. И старец Софроний очень боялся всякого проявления национализма. Когда он встречался с национализмом, он отступал. Ему говорили: «Отец Софроний, ведь преодолеть в себе национализм – это невозможно». Отец Софроний отвечал: «Тогда невозможно спасение». Чтобы преодолеть в себе национализм, нужно понять, для чего пришел Христос и в чем спасение. Кондак Пятидесятницы говорит: Господь раздавал огненные языки, Он «в СОЕДИНЕНИЕ ВСЯ призва». Почему тогда был роздан апостолам этот дар – способность говорить на языке другого народа? Чтобы весь Адам, все человечество зажило единой жизнью, установить то единство, которое Адам разрушил в Раю падением. Чтобы все молились Богу, все стали едины. Это глубокое онтологическое единство во Христе, в вере через Чашу Христову. Этот потенциал заложен во всем мире. Для того чтобы стать православным, ни у одной нации нет каких-то границ. Каждый человек любой нации может стать православным. Старец Софроний горел желанием, чтобы все народы спаслись через просвещение Духом Святым, Крещение[1]
Х[1] Крещение
Крещение Господне в Сергиево Посадском городском округе
Читать далее... в Православной Церкви, присоединение к великому Телу Церкви Христовой. Это желание естественно, я думаю, для каждого христианина. Отчасти его монастырь заключает в себе вот это видение вселенского характера православия. Для отца Софрония не существовало таких категорий, как национальность. Он прежде всего видел человека как неповторимую личность, его сердце, его способность (или неспособность) любить. Это был главный критерий для старца независимо от национальности. Я думаю, что если бы все люди разделяли подобную точку зрения, тогда в России появилось бы много таких монастырей и Россия могла бы иметь такой же статус, как Святая Гора Афон, где живут монахи всех православных народов мира.

Мы часто хвалимся, что мы, русские, – православные, что мы «свет миру». А что такое православие? У старца Софрония было совершенно иное отношение. Он испытывал некий священный страх перед словом «православие». Один раз англичанин остановил его на дорожке монастыря и с радостью ему сказал: «Отец Софроний, я на прошлой неделе стал православным!» И отец Софроний – будучи уже стареньким – посмотрел на него сквозь очки, внимательно, с улыбкой, и говорит: «Православным?! Я уже 70 лет пытаюсь стать православным, и никак у меня не получается». Если мы так понимаем православие, то спросим себя: где мы стоим? Ведь православие, прежде всего, есть истинное, неискаженное «правильное славление», то есть мы правильно воспринимаем Бога, воздаем Ему хвалу. Когда нам дается такое неискаженное видение Бога, как мы отвечаем на него? Достигаем ли мы подобия Ему в этой полноте любви, которая дается нам именно в православии? Преподобный Силуан говорил, что истина православия проявляется в том, что у нас остается неискаженной и неумаленной заповедь: «Возлюбите враги ваши». Вот подумайте, православные мы или нет? Православие дано нам как залог нашего будущего спасения. Нам даны все средства для спасения, как достичь этой любви. Нам дан неискаженный образ любви, выраженный в догматах и учении Церкви, нам дан опыт святых, нам дана традиция, дана истинная Литургия – Причастие Тела и Крови Христовой, этого Источника Любви. Как мы реализуем потенциал, который нам дан? Я думаю, что вместо победного клича нам необходимо прежде всего заняться покаянием, тогда наше православие будет истинным.

– Вы знаете, и то и другое. Старец Софроний следовал за Христом, я, насколько могу, следую за старцем. У нас всех путь немножко похожий. В этом ничего удивительного нет. Отец Софроний говорил так: «Я хотел бы, чтобы люди посмотрели на меня с такой мыслью: вот человек пробовал жить по Евангелию, и вот что получилось». Он поверил Евангелию, каждому слову его. У меня примерно такой же опыт и такой, может быть, главный смысл того, что я хотел бы сказать людям из своего опыта. С того момента, когда я переступил порог Свято-Духовского монастыря в Вильнюсе, я все решения в своей жизни оставил Богу. То есть я отказался от всякого своего выбора, потому что, если бы я что-то выбирал сам, обязательно сделал бы ошибку. Знаю по своему опыту. Поэтому, чтобы не сделать ошибки, я ждал терпеливо каждый раз на всякое дело решение воли Божией. Каждый из нас пусть задаст себе вопрос: даем ли место в нашей жизни Богу действовать? Мы все строим своими руками. Я попробовал пойти, насколько мог, обратным путем: все оставил Богу. И если Бог что-то не дает, я стараюсь принять это с радостью. Пока все, что я вижу в своей жизни, – это поток милости Божественной, которая незаслуженно изливается на меня: и встреча с отцом Софронием, и мой переезд в Англию, который остается в памяти как удивительное чудо. Условие нашей «сделки» с Богом таково: дать Ему место и не строить ничего самому, чтобы Бог мог спокойно построить нашу жизнь, наше счастье. А Он в этом отношении профессионал. Отец Софроний часто шутя говорил: «Бог – Он хитрый», – имея в виду то, что славянское слово «хитрый» означает «мудрый». И вот в некоторых молитвах Елеосвящения Бог называется «Хитрецом». И действительно, если человек дает Ему шанс, то Бог удивительным образом строит жизнь и счастье каждого человека. Это я говорю по своему опыту. Но для этого нужна вера. Я верю во Христа, я верю, что все, что Он делает для нас в этой жизни, – Он все это делает ради нашего же счастья и радости, не только в будущей райской жизни, но и в этой, чтобы раскрыть человека в его полноте. В этом моя вера, потому что Бог есть Любовь. Ему от нас ничего не надо, поверьте! Он только хочет нашего счастья и благополучия и в этой жизни, и в будущей. Благополучия не материального, а именно чтобы душа наша жила. Потому что при материальном благополучии, как мы часто видим, происходит обратное с душой – душа не благополучна, она болеет. Христос есть наш Спаситель. Если мы в это поверим, дадим Ему место, тогда Он действительно вмешается в нашу жизнь.

Каждый человек, если он пытается попасть в этот поток воли Божией, увидит прекрасные чудеса в своей жизни. Так что, я думаю, и отец Софроний как бы дал шанс Богу. И мы даем шанс Богу в нашей жизни путем исполнения просто Церковной заповеди. «Вся святыя помянувше, сами себе и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим». Мы слышим это на каждой службе. Вопрос: как мы это исполняем? Да никак. Всегда сами все строим, сами все делаем. А «вера без дел мертва» (Иак. 2:20). Поэтому вера наша умирает из-за желания строить все самому. Это именно и есть тот путь, по которому пошел Адам, когда он решил действовать без Бога. Ничего у него не получилось. Наше счастье – у Бога, и Бог готов дать его каждому человеку. Он ждет, когда человек даст Ему шанс, чтобы подарить человеку это великое счастье – счастье познания Бога, счастье жизни в Боге, просто счастье жизни, которое Он нам дает.

Ольга Гордонова, воскресная школа «Покров», №8, 2011