Троицкий синодик. 7 декабря – день памяти иеромонаха Ксенофонта (Молокоедова, † 1964)

Вот как о нем рассказывает в своей книге «У Троицы окрыленные» архимандрит Тихон (Агриков): «Какое отрадное чувство испытывает человек, когда он после ужасной ночной бури приближается на своей малой ладье к тихому берегу. Переживший минувшей ночью страх за свою жизнь, он находит себе полное успокоение на твердой земле.

Недаром говорят, что земля – родная мать. Она успокаивает после пережитой морской бури, она укрывает воина на поле брани от вражией пули, она питает человека всю его жизнь, она объемлет его последние останки и упокоевает в своих недрах до великого дня воскресения. Земля – родная мать, но только для тела, для праха в земной жизни. Родной матерью в полном смысле слова для человека как разумного существа, созданного по образу вечного Бога, является небо с Его светлым необъятным миром, миром горним, ангельским. Поэтому земля с ее удобствами, красотой, комфортом, всевозможной культурой – все-таки мачеха, а небо с его горним миром, с совершенными формами жизни, вечным разумным строем, неумирающим личным бытием – родная мать.

Отражение вечного неба, прекрасного и совершенного, на земле – Святая Церковь Православная. Тихое пристанище от бури и непогоды, от напастей и скорбей, от болезни и даже смерти имеет человек в образе святых храмов[1]
Х[1] Помимо Троице-Сергиевой Лавры в Сергиевом Посаде и районе огромное количество храмов, часовен и церквей. Здесь вы сможете увидеть фотографии, узнать историю, особенности архитектуры, интересные исторические факты о храмах и церквях города и Сергиево-Посадского района.
Читать далее... Божиих, святых обителей, монастырей и даже тихого уголка маленькой комнатки (келейки), где кротко мерцает лампада пред святой иконой. Кто из нас не испытал тех дивных, неописуемых, благодатных мгновений, минут, а может быть, и часов, которые вкусила душа после душевной бури в тихом уголочке в благодатной молитве. И как жаль того человека, который не знает, не испытал этих утешительных минут под кровом тихого пристанища.

Земная жизнь человеческая, особенно наших дней летящего стремительно двадцатого века, полна неописуемых, невыразимых забот, тревог, суеты и увлечений. В юные годы молодому сердцу особенно хочется испытать все удовольствия, пережить их, вкусить, ими насытиться. Но потом вскоре появляются горькие плоды жизни. Цвет миновал, весна цветения прошла. Наступила более суровая полоса – знойное лето с его серьезными жизненными проблемами. И вот тут-то, на этой стадии человеческой жизни, начинаются разочарования, сожаления о прошлом, ранее сделанном. И подчас это осмысление прошлого и трудность настоящего, поиск будущих путей выливается в душевную бурю, сопровождаемую страданиями, от которых душа ищет глубокого успокоения. И вот здесь-то у человека возникает острая нужда в тихом пристанище.

Как трудно говорить о том, сколько прекрасных, разумных, драгоценных, измученных душ человеческих нашли себе вечные страдания в волнах разъяренной стихии жизни, опустились в пучину нравственной ночи. И все они, милые и бедные, не достигли тихого пристанища, не доплыли до желанной цели – благодатной, вечной жизни, но потерпели «кораблекрушение» в своем грандиозном, неповторимом плавании. И как хочется, чтобы этих «кораблекрушений» было меньше, как хочется, чтобы их не было совсем.

…В один из весенних дней, когда уже солнце садилось за горизонт, в воротах святой обители появился мужичок. Видно было, что он шел по какому-то важному делу. Его внешний облик показывал в нем человека почтенного возраста. Сутуловатый, среднего роста, он шел мелкими шагами – ноги его как бы заплетались – к внутренним вратам святой обители. Это был Константин Николаевич Молокоедов, первоклассный специалист-позолотчик. В столичных и сельских приходах он слыл искусным мастером, украшавшим церковную утварь, иконостасы и иконы. По этой же церковной специальности он и был принят в братию Лавры Преподобного Сергия[3]
Х[3] Сергий Радонежский
Биография Рождение и детство Начало монашеской жизни Образование Троице-Сергиевого монастыря Общественное служение Сергия Радонежского Старость и кончина...
Читать далее..., где всегда требуется что-то подновить, подкрасить, подзолотить.

Константин Николаевич был человек исключительно высоких духовных дарований. Тихий, кроткий по нраву, уступчивый и мягкий по характеру, боголюбивый и религиозно настроенный, он сразу завоевал среди братии общее доверие. Его все полюбили – и начальство, и братия. Через некоторое время указом Святейшего Патриарха Алексия он был пострижен в мантию, с именем Ксенофонт. С этой минуты Константина Николаевича не стало. На его место стал монах Ксенофонт, послушание которого было преимущественно в мастерской и храме. В храме его основным послушанием были: продажа свечей, просфор, запись на поминовение, сбор с тарелкой пожертвований. По мере необходимости он занимался и своим ремеслом – украшением храмов и утвари церковной. Но главным его занятием теперь являлось украшение души. Здесь он шел путем неуклонного монашеского подвига, внутреннего труда, молитвы, стояния, коленопреклонения. Как глубоко религиозный человек, достаточно образованный и целеустремленный, он прекрасно понимал необходимость новой жизни во Христе. Следуя наставлениям святых отцов, он избрал путь жизни чисто монашеский, отрешенный и подвижнический. Будучи золотых дел мастером, он теперь стремился украсить и озолотить свою душу и души окружающих его людей.

Я не смею вникать в сокровенную глубину души отца Ксенофонта, но по внешним его делам, поведению и словам могу засвидетельствовать, что он был человеком высокой духовной жизни и глубокого внутреннего опыта.

Как человека духовно зрелого, его вскоре посвятили в сан иеродиакона, но иеродиакон из него вышел не блестящий. Страдая склерозом, он с большим трудом усваивал порядок церковной службы. В ней он так много путался, что невозможно было перечесть его ошибок. Этому способствовала также его старческая рассеянность. Начиная говорить ектению, он никак не мог ее окончить. Сказанное прошение он повторял по нескольку раз. И потом, чувствуя, что говорит неладное, тушевался, еще больше нервничал, запутывался и начинал коверкать даже отдельные слова. И только, когда певчие наконец пели «Аминь», тогда братия и все молящиеся облегченно вздыхали. Хотя подобное случалось с ним довольно часто, но не вносило никакого беспорядка в церковную службу. Его внешний облик, старческая осанка, какая-то детская, даже младенческая, лепота придавали его служению особую неуловимую красоту и благодатность. И, слыша, как старец отец Ксенофонт неправильно говорит ектению или что-то он вышел совсем не из тех дверей, никто над ним не смеялся, но молились, как обычно, и даже с особым горячим подъемом.

Иеродиаконом отец Ксенофонт был очень недолго. Его посвятили во иеромонахи. Здесь он был на месте. Поисповедовать, дать совет, благословить, поговорить с кем-либо – все это он теперь делал от души и с пользой для людей.

Жил он во втором корпусе, потом поселили его рядом со мной. Келия его монашеская была в беспорядке. Старенький, загруженный, к тому же и больной – ему некогда было заниматься внешней чистотой, внешним убранством жилища. Но зато его душа окрылялась, все более и более крепла, украшалась и, видимо, готовилась к «великому полету».

Я вспоминаю, как часто отец Ксенофонт после трудового дня войдет, бывало, в мою келию, встанет в самых дверях, облокотится на косяк и начнет рассказывать что-либо из прошлого, а чаще о настоящем – минувшем дне. Пересказывал какой-нибудь эпизод, бывший со старушкой, или женщиной, или девушкой, которые в течение дня подходили к нему и говорили о своих скорбях. «Нуте-с, я сказал ей, что надо потерпеть, жизнь такая нагрянула», говорил скороговорочкой отец Ксенофонт. И тема его разговора сводилась к народной жизни, к нравственному переживанию, к трудности спасения души. Было ясно, что он жил душой вместе с народом и что народная печаль была его душе родной и близкой. Иногда старец со слезами на глазах говорил о какой-нибудь девочке или обманутой девице. Говорил, вздыхая, отирая слезы рваным платочком, и все повторял: «Нуте-с, что поделаешь, времена такие пришли, потерпеть надо».

Мы с ним жили очень дружно и благодатно, никогда не ругались, не злобились. И мне даже было иногда не по себе, когда отец Ксенофонт, старше меня по летам, хотя и младше по званию, чем-то иногда служил мне: или письмо с почты передаст, или записочку от кого, или какую передачку от знакомых принесет. «Нуте-с, вот, отец Тихон, тебе велели передать».

Тихая старческая простота в отношениях с отцом Ксенофонтом меня всегда глубоко трогала. Это был престарелый младенец с простой изящной душой и тихим благодатным нравом. Особенно же эти духовные качества проявились в старце, когда он начал болеть. У него на левой ноге появилась чернота, закупорка вен или, может быть, еще какая болезнь; сам батюшка отец Ксенофонт не знал, что это такое, даже врачи, которых призывали, и те не могли определить его болезнь. Но нога все более и более чернела и, начиная от щиколотки и выше, делалась, как уголь. Никогда не было слышно, чтобы отец Ксенофонт жаловался. Хотя он и прибегал к помощи докторов, пользовался выписанными мазями и всякими народными средствами, но более всего он возлагал надежду на Преподобного Сергия. Во все лекарства он прибавлял маслица и святой воды и ждал помощи больше от Бога, нежели от людей. Трудно судить, в какой мере небесный игумен помогал отцу Ксенофонту, но помогал, и это определенно. Бывало, призванный врач становился в тупик перед проявлением болезни и, выписывая рецепт, говорил старцу, чтобы он сидел дома, а еще лучше, если бы лежал в горизонтальном положении и не смел бы выходить на службу. Однако после молитвы и маслица старцу делалось так легко, что он невольно вскакивал, своей походочкой отправлялся на послушание и, как ребенок, радовался, что от болезни не осталось и следа. Но болезнь все же прогрессировала. Я сам видел, что левая нога старца до самого колена была черна, как уголь, и тверда, как чугун. Не очень долго отец Ксенофонт пролежал в келии. Вначале предлагали поместить его в городскую больницу, но он отказался. А затем его перевели в лаврскую больницу, где он и завершил свой жизненный путь.

В Писании сказано: «Да некако ослабеют на пути» (Мф. 15, 32); и еще сказано: «И видев (Иисус) смоковницу издалеча, имущу листвие, прииде, аще убо что обрящет на ней» (Мк. 11, 13); и еще: «Да ничесоже возмут на путь» (Мк. 6, 8). Отец Ксенофонт заканчивал путь своей жизни. Его «смоковница» принесла обильные, добрые плоды для Господа и Божиих людей. Теперь пред ним открывался иной путь, ведущий в неведомые далекие края. И ничего он не мог взять в этот путь, кроме одних добрых дел, совершенных им здесь, на земле.

О, мой дорогой и милый друг, задумывался ли ты когда над этим наиважнейшим вопросом: какова «смоковница» твоей жизни? Какие плоды она принесла – горькие, сладкие? Или ни тех, ни других? И что ты возьмешь в предстоящий тебе далекий путь? Что возьмешь с собой в дорогу?..

Старец часто горевал о тех забытых путях духовной жизни, которые так дороги были для него и которые могли бы быть спасительны для людей нашего времени. Особенно же он дорожил церковной жизнью, заветами Церкви, ее святыми уставами.

«Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим. 12, 2).

Мать всегда старается оберегать своих детей. Вот ребенок только что научился ходить. Он рвется вперед, ему все интересно, все ново, особенно если он отроду имеет дарования, способности, здоровье. Вот он увидел цветок, тянется к нему, хочет его сорвать. Мать удерживает его и говорит: «Дитя мое милое, колючими шипами, что в цветах, поранишь ручки и получишь заражение крови». Но ребенок рвется из рук матери, кричит… Вот он увидел красивую бабочку и бежит за ней по высокой траве. Мать знает, что на окраине луга овраг, и она бежит за младенцем, чтобы его удержать от гибели. А когда ребенок вырастет, то не хочет слушать свою мать, обижает, оскорбляет ее, считает ее отсталой, неразумной, некультурной, несовременной. Он думает, что далеко превзошел ее своими познаниями и развитием ума. Наконец, он совсем отвергает мать и хочет жить независимо от нее, жить самостоятельно, счастливо. Но здесь-то он встречает то, что не предполагал…

Мать – это Церковь Христова. Юное дитя – современное поколение людей, которые говорят, что Церковь отстает от жизни, что она живет прошлым веком, что она не идет в ногу со временем, с народом, а надо жить проблемами современности. Правда ли это?

Наша Мать Святая Церковь Божия не отстает от жизни. Она охраняет жизнь и своих чад от неверных шагов, предостерегает их от опасных путей. Церковь имеет двухтысячелетний, и даже более, опыт, она не только не отстает от жизни, но своими пророчествами, предсказаниями святых книг идет далеко впереди всякого прогресса нового времени. Зная будущее народа, она охраняет молодые души, ретивых – от неверного пути. Но, когда выросшее дитя перестает ее слушать, она скорбит, плачет, молится и тихо говорит: «Чада мои милые, не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, познавая, что есть воля Божия, святая, совершенная».

…Отец Ксенофонт своей исключительной, безупречной добротой, тихим, детским нравом, верностью церковно-православным традициям достиг нужной святости в тихом пристанище – Лавре Преподобного Сергия. Он издавна стремился, как орел на горные вершины, в Лавру Сергия и здесь нашел успокоение и удовлетворение своим заветным желаниям.

И как все-таки трогательно и поучительно наблюдать за неисповедимыми, спасительными путями промысла Божия. Одинокий человек как блуждающий голубь залетел в ограду дома Святой Троицы. Здесь он прошел свой монашеский искус, облекся в ангельские одежды. Созрел, убелился, украсился, «оперился» и единым взмахом крыл воспарил в мир горний. И все это на наших глазах, при нас, даже совсем близко, рядом с нами…

Вот сейчас около двенадцати ночи, сижу за своим столом в своей келии. За окном тихая августовская ночь. В келии также тихо и спокойно. Так и чудится: вот-вот откроется дверь и на пороге покажется старец с кротким, сияющим лицом, небольшой беленькой бородкой, в стоптанных келейных башмаках и скороговорочкой скажет: «Нуте-с, дорогой отец, как ты поживаешь?» Нет. Дверь остается закрытой… и не видно милого старичка на пороге моей келии. Не встанет он больше, как это было раньше, у дверного косяка и не заведет разговора о людских переживаниях, скорбях, невзгодах, трудностях, искушениях, слезах – словом, о всем том великом, неизбежном, огромном, важном, не совсем объяснимом, чем только живет народная душа и чем жил вместе с ней отец Ксенофонт.

Его малый корабль, некогда носимый по бурным волнам грозного моря, нашел себе тихое пристанище у берегов святой обители Сергия Преподобного. Но старец, живя в святой обители, знал, что это всего лишь тихое пристанище. Это – не постоянное место обитания, а как бы тихая гавань, где успокаиваются временно пловцы, где они набираются новых сил для того, чтобы плыть дальше и дальше – в океан вечности. Ведь, как мы уже и раньше говорили, настоящее пристанище для души человека, пристанище абсолютно спокойное – это вечная жизнь, это небо с его вечной, незыблемой, блаженной тишиной и нерушимым счастьем.

Пристанище же в святых обителях и тишина в них относительные, или временные, непостоянные.

Разве мы не видим, к примеру, теперь какая «тишина» в святых наших храмах, обителях, монастырях? Тишина, так сказать, условная. Буря жизни с необычайной силой врывается и в святые обители, за ограду церковную. Врывается, чтобы и там создать хаос, беспорядок смущений, недоразумений. Но тем не менее душа, обуреваемая волнами страстей, испытаниями жизни, находит здесь, в святых обителях, покой и утешение. Как островки среди безбрежного, волнующегося океана стоят они – святые обители, чтобы принимать изнуренных, измученных «пловцов». «И все прошли сквозь море» (1 Кор. 10, 1) – говорит святой апостол Павел.

Отец Ксенофонт, повторяю, знал, что настоящее тихое пристанище там, в заоблачных высях, там, в светлых небесных далях, где обитает Господь. В тихой обители Преподобного Сергия он сделал как бы остановку в своем плавании, чтобы, укрепившись, набравшись сил, двинуться дальше, выше, к пристанищу вечной тишины и вечного покоя.

О, мой милый и дорогой читатель! Как же нам надо стремиться к тому, чтобы как можно чаще приставать к берегам тихой пристани. Для этого, может быть, и не надо ехать куда-то в далекую обитель, в далекие края, земли: теперь ведь и паломнические путешествия приносят немалую суету и расстройство души; а прямо дома, в уголочке (если он у тебя есть по особой милости Божией), в своем тихом уголке, в благодатной, слезной молитве пристань к тихой пристани хоть на полчасика, хоть на часочек, чтобы твои слабые силы отдохнули, чтобы душа твоя бедствующая укрепилась в благодатных струях молитвы.

О, как это важно, как необходимо и полезно тебе и мне, моя милая и драгоценная душа!

А уж если у тебя нет тихого уголочка, нет пристанища, если и в доме, где ты живешь, – бесконечная сутолока, суета, немирствие, и тебе негде уединиться, тогда что же тебе, моя дорогая душа, что тебе посоветовать? Где тебе указать тихое пристанище, чтобы душа твоя, утомленная, охлажденная, отдышалась, согрелась. Пойди в храмик Божий, в святую обитель. Невозможно, говоришь? Тогда в любой парк, лесочек, где меньше людей, меньше бурной суеты, круговорота жизни.

Вот так и ты, мой милый, драгоценный друг, пользуйся самой малой возможностью. Господь ведь везде и всюду. «На всяком, месте владычества Его» (Пс. 102, 22). Он везде примет твое покаяние, вздох, слезы. Даже, если бы ты закрылся глубоко под землей, и « тамо рука Владыки нашего и Господа» [1]. И там Господь, и там Он видит тебя и согреет твою душу Своей любовью. Ох, какое же в этом счастье, какая радость и утешение для нас, христиан! Где бы мы ни оказались, куда бы нас судьба ни бросила, какие бы условия ни окружали нас: тайга, пустыня, горы, море, поля, звери, люди; в какое бы время: день, ночь, зима, лето, осень, весна и прочее, и прочее, – везде и всегда мы пред лицем Господним и Господь рядом с нами и даже в нас, в нашем сердце.

Господь-то везде, мой милый друг. Он на всяком месте, где бы мы ни были: на заводе, на фабрике, в канцелярии, на поле, на море, в пути, во сне, в бодрствовании – везде, везде Он. И как это хорошо для нас, как утешительно. Только вот беда – мы не помним об этом, мы забываем эту отрадную истину. Поэтому и грешим, где только придется, унываем и трясемся от страха при малейшей неприятности.

О, если бы всегда помнили, что очи Господни на всех нас взирают и всегда и везде! Даже и тогда Господь отечески хранит нас, когда мы, как малые дети, спрятавшиеся от родителей, бедокурим и грешим. Он и это видит и терпит.

Наконец, тихое пристанище можно найти даже при отсутствии всех вышеуказанных возможностей – в святейшем имени нашего Господа Иисуса Христа. Этого уже никто не сможет отнять у нас, если мы сами этим не будем пренебрегать.

Вот находишься ты в дороге, где ни помолиться, ни перекреститься совершенно невозможно, всюду люди, насмешки, кощунство. Душа твоя мятется как бы на волнах. Вспомни имя Божие, скажи только два слова в уме своем или тихо устами: «Господи, помилуй», или «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий…», или «Матерь Божия, спаси нас», и ты, мой друг, разом почувствуешь, как бедная душа твоя входит в тихую пристань, как волны утихают, и тебе становится значительно легче и отраднее. «Именем Моим бесы ижденут» (Мк. 16, 17), – сказал Господь наш Иисус Христос.

Таким образом, тихое пристанище Господь наш может дать на всяком месте, во всякое время, при любых обстоятельствах. И мы с великой благодарностью Господу говорим, как все-таки это хорошо, как прекрасно, как утешительно иметь тихое пристанище в Боге везде и всюду.

А ты, мой милый дружок, все горюнишься, все унываешь, да киснешь, как кислая капуста, да все приговариваешь, ворочаешь в своем уме: «А что я буду делать, когда начнутся гонения и мучения за Господа? Или куда я пойду, если храмов не будет, что буду делать без духовного отца, если его отнимут у нас». И многое-многое другое копошится в твоей голове, не давая покоя и лишая мира твою душу. «Призови Мя в день скорби своея, и изму тя, и прославиши Мя» (Пс. 49, 15), – говорит Господь.

Итак, мой милый друг и собеседник, будем искать тихого пристанища везде, где бы мы ни оказались, куда бы нас судьба ни бросила, – в Боге. И, находя Его здесь, на земле, будем всегда помнить, что настоящее, истинное, самое надежное пристанище, ожидает нас там, на небе, «идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная» [2]. 

Дорогой и милый мой батюшка отец Ксенофонт нашел себе пристанище тихое на земле в святой обители Преподобного Сергия. Он здесь отдохнул душой, укрепился силами, расправил свои крылья веры и… взмахнув ими, как орел могучими крыльями, понесся духом далее, к пристанищу небесному, где его встретил сам Сергий Преподобный.

Я не знаю подробностей смерти отца Ксенофонта. Как он умирал, как он прощался с братией, что он говорил под конец, какие видения открывались его духовному взору? Ничего я этого не знаю. Отец Ксенофонт умер зимой, в декабре. Были сильные морозы, и мы все сидели, закутавшись, в своих келиях. Но вот душа чувствует, что последнее его плавание (от земли к небу) было, хотя и трудное и опасное, но все же благополучное и спасительное. Отчалив от земного пристанища тихого – обители Преподобного Сергия, он достиг пристанища вечного, блаженного, никогда не обуреваемого, которого я и тебе, моя милая душа, желаю всем сердцем наследовать от Бога нашего. Ему же слава и держава во веки веков.

Гори, лампада!.. Озаряй

Святых икон киот отрадный

И слабый свет свой проливай

В приют печали жизни хладной…

На могилке отца

Под раскидистою ивой,

На густой траве, в тени,

Собралися и тихонько

Разместилися они.

Видно, тяжка жизни доля

Привела их всех к отцу,

Чтобы выплакать на воле

Слезы горечи Творцу.

Чу!.. Завеял тихий шёпот:

«Детки милые, всегда

Будьте кроткими, какими

Вы теперь пришли сюда!

И не ссорьтесь, не ленитесь,

Не завидуйте, злобясь.

Я отец ваш, а вы, детки,

С горя все пришли сюда.

Но не плачьте, не горюйте:

Вы сиротки не всегда.

Близок час, пройдет разлука,

Соединимся навсегда».

Шёпот стих. Умчался ветер.

Детки вспрянули душой.

Утирая сладки слезы,

Тихо двинулись домой…» [3].

Отец Ксенофонт почил о Господе 7 декабря 1964 года.

Примечания:

[1] Воскресная стихира на «Господи, воззвах», гл. 6, на малой вечерне в 7-ю Неделю по Пасхе.

[2] Кондак по 6-й песни канона, гл. 8, из последования панихиды.

[3]Тихон (Агриков), архим. У Троицы окрыленные. Воспоминания. – СТСЛ, 2012. С. 645-664.