Сретение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа

logo
Сретение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа



Митрополит Вениамин (Федченков)





МОИ ВОСПОМИНАНИЯ 


В ОБЪЯТИЯХ ОТЧИХ
Хороший это праздник! И мне бы хотелось дать ему такое именование, которое выразило бы основное чувство от него. Иногда бывает радость сильная; иногда — как бы восторг; иногда созерцание славы Божией. А теперь — как бы мирное чувство охватывает душу. И вспоминается седален 1-го гласа (по 2-й кафизме, в понедельник), который поется при введении постригаемого в монашество в храм. Приведу его целиком. «Объятия Отча отвёрсти ми потщися, блудне иждих мое житие, на богатство неиждиваемое взираяй щедрот Твоих Спасе, ныне обнищавшее мое сердце не презри. Тебе бо Господи во умилении зову: согреших Ти, спаси мя».
Этот седален, особенно первые слова его об «объятиях Отеческих», припоминается мне, во-первых, потому, что праведный старец Симеон сподобился взять на свои руки, в свои объятия Самого Богомладенца Иисуса. В припевах к 9-й песни Церковь поет о Симеоне: «Объемлет руками старец Симеон Содетеля закона, и Владыку всяческих» [2 февраля, канон на утрене]. В 5-й же песни канона читается: «…огнь… носиши, Чистая: Младенца боюся объяти Бога…» [там же, 2-й тропарь]. И в тропаре поем: «…веселися и ты, старче праведный, приемый во объятия…» Младенца.
Во-вторых, потому, что по существу Сам Бог благодатно «обнимает» в лице Симеона все человечество, как и говорится от лица Господа: «Не старец Мене держит, но Аз держу его: той бо от Мене отпущения просит» [там же, припевы к 9-й песни канона].
В-третьих, потому, что этим словом «объятия» Сам Господь, в притче о блудном сыне, благоволил назвать чувства отца к грешному, но раскаявшемуся сыну: ..когда он был еще далеко, увидел его отец… и сжалился (по-славянски: мил ему бысть); и, побежав, пал ему на шею (то есть обнял его) и целовал его (Лк. 15, 20). Этот образ Отца Небесного — нежнее выражает чувство любящего сердца.
Вот почему мне и хотелось бы этим словом начать объяснение праздника Сретения: мы — находимся «в объятиях Отчих»… Как дитяти отрадно находиться в объятиях матери или отца, и оно протягивает к ним свои слабые ручки, так и человеку немощному хочется быть в объятиях Божиих… Когда вчувствуешься в это любезное и нежное слово, тогда поймешь силу любви Божией; и сердцу нашему сладостно будет, как дитяти на груди матери: мир, успокоение войдет в душу нашу; найдено теплое место утешения.
Далее это будет выясняться подробнее.
ВСТРЕЧА БОГА С ЧЕЛОВЕКОМ
Встреча… Это слово — хорошо; но для нас, грешных, оно несколько вольно: встречаются равные. А здесь — более подходящее славянское слово «сретение»; ибо оно говорит о выхождении меньших навстречу большему, — людей, встречающих Бога.
Об этом слове мне и хочется теперь говорить.
Не замечали ли мы, что при всякой встрече — особенно если близкие люди долго не виделись, — чувствуется повышенная радость? Почти всегда улыбаются, точно нашли что потерянное дорогое. Восклицания… Приветствия, целования, обнимания.
А если в доме встретились, то начинается суетливая забота: чем бы угостить гостя дорогого?.. И все это с охотою, с радостью. Потом разговоры внимательные… Но вот проходит первый порыв встречи, и чувства начинают входить в русло спокойствия… Улыбка заменяется серьезностью; восторги — деловыми отношениями; радость — будничными делами. «Праздник» встречи ушел. И жизнь вошла в русло подвига.
Я много раз наблюдал это; и всегда интересовал меня вопрос: почему люди радуются при встрече? И следовательно, не найду ли я материала и для «Сретения»?
Когда человек живет постоянно в близком общении, то не замечает: как дорог и даже как хорош другой человек, с коим он живет. А стоит разойтись, хоть на время, — как серая будничная маска забудется, и мы начинаем видеть другую, хорошую сторону в нашем со-жителе: тут показывается идеальный человек, в его лучшем состоянии, и даже — в подлинном, богоподобном, хорошем его виде. Но после, благодаря нашей слабости в идеальном, мы не выдерживаем; спускаемся опять в нашу низшую, немощную жизнь, — и очарование пропадает.
Таково первое объяснение: встречаются идеальные души, и добро добру радуется.
Подчас люди, по причине своей жесткости, холодности, даже и не искренно рады встрече; но все же делают «хорошее лицо»: будто рады. То есть подделываются под настоящую встречу; следовательно, считают радость впечатлений за должное состояние, или идеальное.
Есть и другое объяснение: первая встреча есть первое общение душ. Значит, общение дает радость. О чем же все это говорит? Человек создан для радостного общения, а не для жизни в одиночку. Это — радость любви к другим. Но так как сил надолго для такой сильной радости еще не хватает, то скоро она слабеет и почти тухнет…
Помню следующий случай. Был болен один иеродиакон… Его пришли навестить знакомые, притом занимавшие высокое положение… Целой семьей. «Я, — рассказывал он мне после, — сначала очень обрадовался им. Начали разговор: все было так приятно. Но прошло полчаса; и я стал чувствовать, что у меня уже больше не хватает душевных сил не только радоваться, но — даже любезно улыбаться. Стало трудно поддерживать разговор, и стал я думать: когда же они уйдут, наконец?»
Этот случай показывает и радость общения, и скудость еще наших сил для длительной радости. Но все же идеал — это радость общения. А холодность — упадок наш.
Наконец, и еще объяснение. Вот мы живем с человеком, иногда и очень близким и хорошим, но недостаточно ценим его. А стоит лишь «потерять» его или разлучиться на время, — мы уже ощущаем эту потерю, как лишение, как отрыв дорогого, как убыток, как изъятие части нашего «я». Но когда встретим, точно неожиданно потерянное «найдем», — тогда восполняется наше лишение.
Вот какие чувства бывают при встрече.
Если мы вдумаемся в славянское слово «сретение», тогда присоединится еще и новое впечатление, и радость соответственно увеличивается; и в нее привносятся новые элементы: почитания, благоговения, восторга.
А сверх всего еще и чувство благодарности за милость встречи: «сподобился», «слава Богу!»
Наконец, если мы встречаем наших спасителей, освободителей, то уже будут и новые восприятия; но об этом будем говорить особо. А теперь перенесем все эти наши размышления к празднику Сретения Господня: нет ли чего сродного им здесь?
Да, и теперь ощущается радость у Симеона и Анны: «Наконец-то дождались…» «Сподобились». Радуется старец. Берет на руки… Обнимает Младенца… А Анна, как более горячая женщина, несмотря на свои 84 года, не сдерживается и начинает направо и налево, «всем чающим» пришествия Мессии-Утешителя проповедовать о Нем: вероятно, возбужденно, восторженно говорить, убеждать; не может удержать своей радости в себе.
Вот как можно бы, как думается, изложить первые чувства встречавших. А следовательно, и у нас должны быть подобные же настроения на празднике.
Человечество, удаленное от Бога за непослушание, теперь снова видится с Ним; и радуется! Особенно — потому, что оно принято так ласково, милостиво: это изображается принятием Богомладенца на руки Симеоном, в его объятия. Для таких случаев есть и особое слово: «подался», то есть «пошел» на приглашающие, зовущие руки, «по —дал» Себя старцу. Лучшие люди тосковали о Боге, желали быть опять вместе с Ним в общении. И сподобились! Как же не радоваться?!

Сретение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа

В ЦЕРКВИ
Эта встреча произошла в храме, в церкви. Именно здесь наиболее всего встречается Бог с человеком. Так было прежде; так продолжается и теперь. Конечно, можно молиться и помнить о Боге везде, ибо Он вездесущ; но в храмах Он является особенно явно. И люди нигде не молятся так усердно, как в храмах. Да это так и должно быть: ведь храм, или церковь (от греческого слова: «Кириу икос», Господень дом, Божий дом), есть «дом Бога», в нем обитает Бог. И Сам Христос, вошедши в храм, начал выгонять оттуда продающих, …говоря им: написано: дом Мой есть дом молитвы… (Лк. 19, 45-46; Ис. 56, 7; Иер. 7, 11).
И потому именно в храм, к Богу, ходят искони молящиеся. Так было и в Ветхом Завете. У евреев был всего лишь один храм — в Иерусалиме, где приносились жертвы, где совершались обрезания, очищения, моления. А синагоги (собрания) были домами для проповеди, а не храмами в собственном смысле.
Поэтому и Господь встретился с людьми в Своем доме. Они пришли в «дом Божий», как и должно: меньшие — к Высшему. Потому важно и теперь ходить в церковь не только для молитвы, но и для пребывания в истине: …Бог есть — истина… (Иер. 10, 10); Христос Господь сказал о Себе: Я есмъ путь и истина ижизнь… (Ин. 14,6). ...Дух есть истина (1 Ин. 5,6). Дом Божий (церковь по-славянски) есть… столп и утверждение истины (1 Тим. 3, 15). Поэтому и нам всемерно нужно держаться Церкви Христовой, а никак не отрываться, не отделяться от нее; как, например, раскольники, протестанты, сектанты и проч. Поэтому и при всяком сомнении или при возражении противников нужно отвечать: «Держусь Церкви!»; «Верую, как учила две тысячи лет Церковь Христова!» Здесь — истина! Здесь — дом Божий, Бог!
Здесь произошла первая встреча, общение человека с Богом и Бога с человеками. Объятия — сладки обеим сторонам, которые обнимаются. Это мы знаем по объятиям с детьми. Так и религиозные объятия приятны, отрадны не только людям, но и — Самому Богу. Ведь человек создан по образу Божию (Быт. 1, 26 — 27). А теперь верующие все соединены с Отцом чрез Единородного Сына Божия, Которого, по любви Своей, отдал Он за наше спасение на воплощение и смерть (Ин. 3, 16—17; Рим. 8, 32). И все сие совершается чрез Господа, «во Христе». И прежде всего в храме. Верующие, входя в храм, знаменуют себя крестом во имя Христа. Целуют святые иконы: ведь это же живое общение! — так и следует нам думать и чувствовать… И мы чувствуем: Христа целую, Божию Матерь… Какая милость и радость! Мы уподобляемся Симеону Богоприимцу!
А причащение! Вот что пишет проповедник на Сретение Господне: «Мы имеем счастие и блаженство — не меньше Симеона, даже более: ибо устами и сердцем мы приемлем Господа Иисуса Христа, когда причащаемся Его Тайн».
«Не ревнуем (не завидуем) тебе, старче праведный!.. Как и ты носил Его всегда в сердце, еще не видя, но чая Его», а потом и приял Его на руки свои, так и мы принимаем Его «не один раз в жизни, не десять, а сколько хотим… И праведный старец, можно сказать, заключал в объятиях своих Жизнодавца Иисуса в предзнаменование того, как верующие во Христа в последующее время, во все дни до скончания века (Мф. 28, 20), будут поднимать и носить Его не на руках только, а — в сердце своем… О, Иисусе Сыне Божий, бездна благости и щедрот! Как Ты не опаляешь нас, нечистых сердцем и устами, всегда недостойных Твоих пречистых и животворящих Тайн?! Что за невнимание к величайшей святыне? Ты ежедневно выходишь в сретение нам во вратах храма Своего; а мы отвечаем Тебе равнодушием… Так большая часть христиан холодно встречают Господа во храме — в Его Святых Тайнах».
«А Ты — в них не всем ли, принимающим их с верою, даруешь жизнь? Не часто ли Ты чудесно исцеляешь болезни? Не всегда ли разрешаешь и очищаешь нас от грехов? Доколе же мы будем неразумны, маловерны и слепы?»
«Ас какою радостию сказал бы каждый из нас пред смертию, после достойного причастия Святых Тайн Твоих: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром из кратковременного суетного века сего; яко видеста очи мои спасение Твое: здесь — в начатках; да надеюсь, — говорит проповедник про себя самого, — что увижу Его в совершенстве и там — в вечности!.. Приими дух мой с миром!»»
«Братия! чтобы встретить нам радостно Господа во второе и славное Его пришествие, научимся встречать Его здесь — ежедневно в праздник Сретения и во все праздничные и воскресные дни» своим посещением богослужений, «и особенно во Святых Тайнах; то есть будем с великою верою и с сердцем сокрушенным и смиренным приступать к святой чаше. Для тех, которые обыкли достойно встречать Его здесь, в нынешнем веке, не страшно будет и сретение Его во второе и славное Его пришествие».
И доселе, после благодарственных молитв по причащении, читается песнь праведного Симеона Богоприимца: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко… Ясно, что этим Сретение сближается с причащением Святых Тайн. И это — несомненно и очевидно.
Далее — вспомним и таинство покаяния, или исповедь, совершаемую в храме. Ведь здесь то же самое происходит, как и при изгнании из рая: мы, грешные, за грехи удаляемся от Церкви. А в древнее время грешников даже и внешне удаляли из литургии верных; а после ектении об оглашенных они вместе с последними должны были уходить из храма. За большие грехи они иногда были удаляемы на несколько лет; потом, хоть и стояли с верными всю литургию, но не допускались к причастию; а иные наказывались даже до смерти или до опасной, смертной болезни; тогда епитимия снималась. Теперь это делается в редких случаях.
Но всякий грех собственно удаляет нас от Тела Христова (1 Кор. 12, 12-13, 27; Еф. 4, И; 5, 30), от Церкви. Поэтому, пред разрешением, духовником читается молитва, в которой говорится: Господи, «примири и соедини его (кающегося) со Святою Твоею Церковию». Это — еще остаток от древней церковной практики; но оно действенно и теперь.
А после, и вследствие этого покаяния и разрешения грехов, в душе наступает мир, и даже радость; и это — не от нашего бывшего сокрушения, а именно — от милости Божией, от примирения нашего с Богом: Господь снова «обнимает и целует» нашу душу, как отец раскаявшегося блудного сына. Это множество раз доказано опытом: это — не самовнушение, а — дар благодати покаяния.
Но не должно думать, что такое общение бывает лишь в храме. Самарянке, когда она спрашивала: где лучше кланяться? в Иерусалиме ли, как иудеи думают, или на горе Гаризим в Самарии? — Господь сказал: поверь Мне, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу, но — везде в Духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе (Ин. 4, 21—24). Поэтому и нам должно иметь общение с Богом — везде. Апостол Павел говорит про себя: …уже не я живу, но живет во мне — Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня (Гал. 2, 20). Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь (1 Сол. 5, 16—17). И еще в Ветхом Завете Псалмопевец Давид говорил: всегда видел я пред собою Господа… (Пс. 15, 8); очи мои всегда к Господу… (Пс. 24, 15); …я всегда с Тобою… (Пс. 72, 23). А раньше него еще про Еноха сказано в Библии: и ходил Енох пред Богом; и не стало его, потому что Бог взял его на небо (Быт. 5, 24).
И это бывает непрестанно и с нами. Как именно?
Наша вера — радостное общение с Богом; а точнее сказать, Бога с нами. И всякий из нас знает: какой она мир дает нам, верующим, непрестанно.
Наша молитва — это духовное объятие или беседа с Богом; или, опять точнее, Бога с нами. «Молитва,— говорит преподобный Григорий Синаит, — есть Бог, действующий в нас». Павел говорит: …мы не знаем, о чем молиться, как должно; но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными (Рим. 8, 26). Некоторые и из современных подвижников подвизались в непрестанной молитве. Особенные же молитвенники достигали и высоких ступеней созерцания: но это были лишь исключительные подъемы непрестанной их молитвы. А иные, переступавшие свои силы, едва выносили богообщение. Еще Моисею Господь сказал: …человек не может увидеть Меня и остаться в живых (Исх. 33, 20). Бывали и из современников наших такие молитвенники, что от высокой степени молитвенности их они чувствовали такое напряжение (это — не совсем правильно бывало у них, душевно, а не духовно, не от Духа Святого), что более сил не хватало, сердце могло «разорваться».
А в будущем мире такое богообщение будет, что не видел того глаз, не слышало того ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9; Ис. 64, 4). Этого и апостол Павел, достигший третьего неба, бывший в раю, не мог переска-зать на языке человеческом (2 Кор. 12, 1—4). То же самое говорил о себе преподобный Серафим Саровский: «Если сам батюшка Павел, — так любовно назвал его он, — не мог передать этого; где же мне, убогому, рассказать о том?» Это все разные виды богообщения.
И все это дается в истинной Церкви Христовой.

Сретение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа

ПРАЗДНИК УМИРЕНИЯ
Различна бывает благодать праздника — особая у каждого. Это говорит нам и наш духовный опыт. Иной праздник приносит радость, притом сильную; другой — торжество; третий — славу. Этот праздник Сретения отмечен тоже радостью, но сдержанной; скорее даже миром, или — тихой радостью. Праздник Рождества Божией Матери более радостен, но все же — там больше торжества: там, как говорилось в богослужении, была «утренняя заря» начинавшегося будущего христианства.
Здесь же, в Сретении, стоит смиреннейшая «Благодатная Мария», принесшая Своего Богомладенца. И, по обычаю Своей смиренной сокровенности, что отличает вообще глубоких духовных людей, молчит. Правда, Церковь призывает Ее радоваться, когда поет Ей: «Радуйся, Благодатная Богородице Дево!» — но Она Сама ведет Себя смиренно, молча. Да и как Ей радоваться, когда Ее Сыну, еще Младенцу, уже предсказано Духом, через пророчество Симеоново, что Он будет предметом борьбы, пререканий людей: одни будут за него, а другие — против. И эти последние доведут Его до крестного распятия! Какая мать могла бы спокойно перенести это пророчество, хотя бы оно было изречено от Духа Святого, почивавшего на долголетнем старце, — следовательно, несомненно?! Какой матери было бы радостно и легко выслушать пророчество о том, что и Ей самой острое оружие пройдет душу (Лк. 2, 34 — 35), особенно когда Она увидит Сына на кресте?! А таких слов Матерь Божия не могла пропустить без самого глубокого внимания. И Матерь Христа, как и при чуде рассказа пастухов об явлении им ангелов, так и теперь, при пророчествах мудрого Симеона, скрывала и сохраняла все слова сии в сердце Своем (Лк. 2, 19, 51).
Всякая радость, при таких предсказаниях, должна была бы свернуться, спрятаться внутрь.
К этому нужно прибавить еще общий смысл обряда выкупа первого младенца мужеского пола, коего мать обязана была посвятить «в жертву Господу» за помилованных первенцев: когда Господь прошел мимо домов сынов Израилевых в Египте, в то время, как Он поражал египтян, и домы наши избавил (Исх. 12, 27; 13, 1—2). …Все первенцы — Мои; в тот день, когда поразил Я всех первенцев в земле Египетской, освятил Я Себе всех первенцев Израилевых от человека до скота; они должны быть Мои. Я — Господь (Чис. 3, 13).
В память этой милости Господа и установлен был праздник выкупа этих первенцев в сороковой день: за них богатые должны были приносить агнца и горлицу; а бедные — двух голубей или горлиц. И Пресвятая Богородица уже знала, что таким Агнцем искупления предназначен в «жертву Господу» Младенец Ее.
При всем этом Сретение Богомладенца не могло быть для Нее только радостным. Скорби — неизбежны и Ей. И это не могло не отражаться на сердце Ее.
Гораздо легче было Симеону спокойно умирать, после долголетней и многотрудной жизни, когда он своими руками принял и обнял обещанного Мессию-Утешителя; хотя и ему прискорбно было пророчествовать о кресте Христовом и оружии для Матери Его.
Единственным человеком, ликовавшим при Сретении Господа, была старая пророчица Анна, бегавшая по храму с известием всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме (Лк. 2, 38), что Утешитель пришел уже.
И по всему этому нынешняя благодать радости зрится через крест. Скорее можно бы назвать ее благодатью «умирения»: скорби не покрывают радости, но все же умиряют ее; или: они перемежаются — то одно, то другое.
К этому нужно присоединить еще и наше собственное духовное состояние. В церковных песнопениях праздника, правда, почти не встречаем мыслей о наших грехах. Лишь в последних припевах 9-й песни поется: «О Христе всех Царю! Подаждь ми слезы теплы, да плачу мою душу, юже зле погубих»; и: «О Девице Марие! просвети мою душу, помрачённую л юте житейскими сластьми» или, иначе: страстьми; да в самом конце всенощного бдения на хвалитех говорится: «…Христе Боже! и нас поющих Тя, страстей мучительства, призываемый избави и спаси…» [4-я стихира]; да и то: «…Богородицы ради помилуй нас» ([7-я стихира на] литии). Вот и только; а прочее все посвящено радости, славе, хвале праздника.
Но то поет Церковь Божия, невеста Христова. А мы не поднимаемся на высоту ее. То — удел святых чад ее. Вот ссылаются на преподобного Серафима Саровского, что он был всегда радостный. Да, — но не знают, что он нес многолетние подвиги. И однажды тысячу дней и ночей молился на камне, повторяя слова мытаря: «Боже! милостив буди мне, грешнику». А его посты… А непрестанные молитвы… А физические труды… А искушения от врагов… А избиения от разбойников… А поношения от братии… А мы?.. Лучше уж умолчим о себе…
И когда, хоть немного, поймешь свою греховность, — тогда трудно будет «всегда радоваться»… Не нашей это силы и меры! В противном случае наша радость будет фальшивой, обманчивой, легкомысленной… И позавидуешь тогда преподобному «Ефрему Сирину грешному», как он подписывался: как он постоянно плакал, так что даже просил Господа: «Ослаби ми волны благодати Твоея!» Как он постоянно думал о Страшном суде; как он умилительно умолял нас, грешников, каяться и просить, с несомненной надеждой, помилования; как он дал нам молитву, постоянно повторяемую Церковью в Великом посту: «Господи и Владыко живота моего… даруй ми зрёти моя прегрешения и не осуждати брата моего!» А мы и этого не можем… И себя самих не видим… Даже вспомнишь язычника-философа Сократа, как он говорил: «Познай самого себя».
При таком сознании радость даже на праздники может тухнуть или, в лучшем случае, быть недолговременной, перемежающейся.
Впрочем, таковые рассуждения могли бы относиться и ко всем праздникам, подумает иной. И верно! Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним; а праведник смел, как лев (Притч. 28, 1).
Но на Сретение Господне есть особое основание к этому: Христос приносится Материю в храм, как ЖЕРТВА ОТЦУ за наши грехи… О чем будет и особая речь после…
А это не может не отразиться и на нас, как на виновниках этой жертвы. И потому радость будет и на празднике мешаться со скорбью. И в лучшем случае может быть мир, а — не чистая радость. И на это можно видеть основание и в богослужении. Старец Симеон в своей песни «Ныне отпущаеши» говорит: отпускаешь меня, Господи, с миром. И этот припев на стиховнах повторяется постоянно — до отдания. Человечество, устами его, как бы говорит с ним: я устал жить! Трудно жить на этой грешной земле! Возьми меня, Владыко, отсюда в другую, блаженную страну, где нет «ни печали, ни воздыхания». Так и всякий может про себя сказать: Господи, даруй мне «христианскую кончину живота моего — безболезненную, непостыдную, мирную», и «доброго ответа на Страшном судище». И как от кончины праведного Симеона веет миром (вероятно, он после Сретения умер очень скоро), так и для всех истинных христиан обычно бывает мирная смерть, в надежде на блаженную жизнь за гробом милостию Христа, принесшего Себя в жертву за верующих.
Наша греховность умиряется и верою, и надеждою за Христовы заслуги за нас, и благоволением Отчим, и исповедию, и причастием Святых Тайн, — к чему мы, верующие, стремимся, хотя бы пред концом жизни.
Иначе бывает с неверующими: подобно левому разбойнику, они мучительно умирают и бессмысленно, безнадежно чувствуют себя… Бог им Судья.
Все это, вместе взятое, и в праздник Сретения создает верующему человеку мирное, благонадежное настроение. А кто более достоин, как Симеон и Анна, те больше сподобляются радости… Так, насколько мы знаем, радостно умирал и преподобный Серафим. Он пел пасхальные песни… Заранее сделал себе гроб: он был очень хороший столяр… И вошедшие в келию его монахи застали его на коленях пред иконой; а на табуретке у него лежала Псалтирь. Тихо отошел он из этой временной в вечную блаженную жизнь к Господу, Которого он всегда носил в сердце.
И я, грешный, на своем опыте замечал, что в праздник Сретения не бывает сильной радости; но тем более не бывает печали… Душа ищет и воспринимает покой, благонадежное умирение. Такова благодать этого праздника. Так мы его и назовем.
ОСВОБОЖДЕНИЕ
В прошлом я испытал еще особое состояние. Это случилось со мной, вероятно, в 1929 году в Париже, где я был инспектором Богословского института.
Вот каково оно было. Накануне отслужили праздничную всенощную. В день Сретения Господня я пошел в храм к литургии. Как епископа меня по обычаю встречали при входе. Певчие, студенты, запели задостойник: «В законе сени и писаний образ видим, вёрнии, всяк мужеский пол, ложесна разверзая, свят Богу, тем перворождённое Слово, Отца безначальна, Сына первородящася Материю неискусомужно, величаем». Только начали петь этот ирмос, вдруг в моем сердце, неожиданно для меня, я ощутил приятно-отрадное чувство. Пред этим я решительно ничего не думал, ни к чему особому не приготовлялся. Что же именно я испытал?
Опыт наш говорит нам, как трудно передать наши душевные переживания. И поневоле приходится обращаться к посредству каких-либо сравнений, более известных нам. Как же сказать? Точно я стал «освобождаться» от чего-то. Но и это непонятно? Возьму иное сравнение. Представим себе, что ребенка распеленают. И становится ему легче; и он свободно двигает членами тела своего. Так и мне казалось тогда: в душе что-то распутывалось…
И я сам не понимал: что это значит? А не заметить этого я не мог! Слишком ясно было это чувство освобождения! Но явно было, что оно как-то связано с праздником. А как и чем связано, я совершенно не понимал: уже одно это непонимание мое говорило мне, что оно — не от ума было, вообще — не от меня, а — таинственный, благодатный дар праздника.
И я после записал это для памяти. Позднее, в 1933 году, то есть уже через четыре года, я захотел понять, что это за странное было чувство? Для этого я стал вслушиваться в богослужение, надеясь услышать там объяснение… Не сразу это пришло… Запели тропарь, то есть самое основное песнопение праздника, где высказываются главные мысли и переживания. И тогда, к концу его, мне бросились на ум слова: «…Свободителя душ наших…» — точно я прежде не слыхивал их. «Свободитель», «свобода» какая-то. Вспомнился и праведный Симеон: ведь и он тяготился жизнью, и он просил Господа «отпустить» его… И кажется, где-то еще в службе промелькнула эта мысль о «свободе»; когда я дойду до богослужения, мы там увидим.
Если это — так, то значит, моя душа как-то удостоилась воспринять дух праздника, если не сполна, то все же — правильно. Но отчего же именно почувствовалось мною «освобождение», это неясно мне было, пока я не вдумался в богослужение… Поэтому я и сейчас оставлю этот вопрос до этого отдела. Теперь же нашел нужным просто отметить подобное мое переживание, записанное мною много лет тому назад… И эти записки сохранились у меня доселе; и я и теперь это выписываю оттуда почти буквально.
ОСВЯЩЕНИЕ СВЕЧЕЙ
На юге и юго-западе России есть хороший обычай: в этот праздник верующие покупают большие и украшенные свечи и, при особом молитвенном чине, освящают их. И это делается почти так же обязательно, как на Крещение — брать святую воду, на Пасху — святить куличи, на Пятидесятницу — стоять с цветами, на Преображение — приносить и освящать фрукты. Этот обычай, по-видимому, заимствован с Запада, от католиков. И ничего худого в том нет… Не нужно нам думать, что там все — плохо. И они — христиане. В Америке, в нашем православном храме, этот обычай всегда соблюдался. И он имеет свой глубокий смысл. Именно.
В молитве святого праведного Симеона говорится о «свете во откровение языков»; есть, как увидим, и другие тексты в богослужении, где говорится о свете. Есть и другой смысл: Иосиф и Пресвятая Дева Мария принесли в выкуп за Богомладенца двух горлиц; люди же теперь покупают свечи. Но есть и третий: эти свечи верующие блюдут на случай смерти; и когда приходит такой час к кому-либо, то они их зажигают и даже дают в руки умирающим, если те могут еще держать их. Это последнее значение является в народном мнении главным. Следовательно, освящение свечей связывается главным образом не с праздником «света», а с воспоминанием смерти Господа, с крестною жертвою, которую принесла Божия Матерь Богу Отцу за людей. А с другой стороны, в память святого праведного Симеона, просившего себе смерти у Богомладенца, чтобы с миром отойти в иную жизнь.
Так или иначе, обычай этот — хороший и назидательный. Но нам особенно важно то, что он связан именно с праздником Сретения, где говорится и об искупительной жертве Христовой, и о пререкаемом [предсказанном] знамении, даже до распятия и смерти (Флп. 2, 8) Сына Божия, и об оружии, которое пройдет душу Самой Матери. И потому, наше мнение, что в этот праздник радость смешивается и со скорбными мыслями, получает новое подтверждение.
Такого обычая в великой России нет: там — более суровый, серьезный народ; и, как таковой, не очень склонен к нежным обычаям вообще. Но и там хранится свечечка, например, от «двенадцати Евангелий», кануна Страстной пятницы, то есть дня смерти Господа: ее зажигают и дают в руки умирающему. Следовательно, и это связано со смертью; но только — не с Сретением, не с будущей жертвой, а уже — с самой истинной, совершившейся; почему Христос и сказал со креста, пред концом смертных страданий: совершилось, то есть совершилось искупительное Его служение за род человеческий (Ин. 19, 30). Так говорят апостолы: …вы куплены дорогою ценою (1 Кор. 6, 20); …драгоценною кровию Христа, как непорочного и чистого Агнца, предназначенного еще прежде создания мира (1 Пет. 1, 19 — 20); вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира (Ин. 1, 29); …Он есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши, но и за грехи всего мира (1 Ин. 2, 2). 

Сретение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа   

СТАРЫЙ ЗАКОН
Обращалось мое внимание и на то, что главными действующими лицами на празднике Сретения являются не столько Богоматерь и Христос Богомладенец, сколько Симеон и Анна, люди старые. Это может иметь различное значение.
Но главное — в том, что они оба изображают собою ветшающее значение закона Ветхого Завета и начало «новой благодати». Здесь мы должны задать себе вопрос: какое, собственно, значение имел закон?
Это — вопрос не малый. Но скажем хоть немного. Вообще на закон смотрят, как на сборник благих заповедей, которые ведут ко спасению. И отчасти это верно; и Господь говорит: не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить, дополнить (Мф. 5, 17). Вы слышали, что сказано древним: не убивай… А Я говорю вам: и не гневайся (Мф. 5, 21, 22 и так далее).
Но закон ничего не довел до совершенства (Евр. 7, 19): потому что был для этого бессилен (Рим. 8, 3), он поэтому должен был ограничиваться хоть меньшим: не глубоким сердечным внутренним исправлением, а хотя бы — внешними делами. Христианство же не удовлетворяется этим: оно требует от нас полного искоренения греха и достижения совершенства. А это несравненно труднее, чем «делать дела».
Это мы знаем даже по христианскому опыту: исполнять внешние предписания нам легче, чем изменить сердце свое. Например: не убивать легче, чем не гневаться, и так далее.
В таком случае спрашивается: для чего же тогда дан закон? (Гал. 3, 19). Назначение его было иное: закон был… детоводителем (Гал. 3, 24), или воспитателем детей, слугою в дому отца — господина. Как? Он указывал, что нужно делать или не делать; но силы дать не мог. …Не понимаю, говорит апостол Павел, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Закон-то хорош; но грех, лежащий во мне, в членах моих, делает меня пленником. Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? — и тотчас же сам отвечает: благодарю Бога моего (чрез) Иисусом Христом, Господом нашим (Рим. 7, 15-25).
Закон, следовательно, вел ветхозаветных людей невольно — к вере во Христа Спасителя. Мессия и был этой «утехой Израиля»; не политической, следовательно, а духовной.
Так должны были понимать значение закона лучшие люди Ветхого Завета. И особенно — старые. Они уже по многолетнему своему опыту знали, что закон только обличает их, но не спасает. Вся надежда — на Мессию. Они не знали еще: как? Лишь пророки, особенно Исайя, говорили о жертвенном подвиге Его. Но бессилие закона лучшие люди уже сознавали. И от этой немощности они измучились, «устали». И ждали «Избавителя»… Закон обветшал, устарел. Нужен был теперь иной Утешитель…
И вот Он пришел в храм… Дух Святой сказал старому Симеону идти быстро навстречу Ему… «Пристала» к нему и 84-летняя старица Анна пророчица… И они оба «исповедали» Христа; а Симеон даже взял Его от Матери в свои объятия и сказал чудные слова песни «Ныне отпущаеши», сущность которой и заключалась в освобождении от ветхого износившегося закона и начало новой благодати,—о чем часто будет говориться в богослужении… Но она будет дана чрез жертву Христову. Закон был лишь тенью будущих благ (Евр. 10, 1). Поэтому и поется в задостойнике: «В законе сени (тени) и писаний (а не благодати) образ видим вернии»: только «образ», прообраз, — а не самый предмет, то есть Христа Господа.
ПРЕРЕКАЕМОЕ ЗНАМЕНИЕ
Это предсказание Симеона праведного всегда звучало в душах наших; и болезненно отражалось на нас: Христос смиренный; Христос милосердный; Христос Целитель; Христос, Который трости надломленной не переломил, и льна курящегося не угасил, Который видел многое, но не замечал (Ис. 42, 3, 20); Христос, учивший кротости; Христос Чудотворец; Христос — изгони- тель бесов из мучимых ими; Христос, учивший бедности и не имевший, где главы приклонить; Христос, прощавший грехи; Христос, не оттолкнувший блудницы, целовавшей Его ноги; Христос, ободривший правого разбой-ника и введший его в рай; Христос, наконец, отдавший Себя на распятие за нас; и этот Христос — пререкаемое знамение?!
Что за странность?! Казалось бы, нужно бежать за Ним всему миру?! И вдруг мы слышим: Он — пререкаемое знамение?! Свои иудеи кричали Пилату: распни, распни Его! (Лк. 23, 20. А он всячески старается защищать Его; а потом, видя озлобленную толпу жес-токих евреев, немощно уступает им, против своей совести и вопреки мольбам жены своей…
Какая мировая трагедия!.. В истории еще не было другого такого примера!
Наконец, Он воскрес и вознесся… Ученики Его из простых рыбаков, люди некнижные и простые (Деян. 4, 13), но ходившие вслед Его и видевшие Его по воскресении в течение сорока дней, со многими верными доказательствами (Деян. 1, 3), стали, после Пяти-десятницы, тотчас проповедовать Его без страха; но начальники народа, первосвященники, книжники и старейшины наложили на них руки и отдали их под стражу до утра; ибо был уже вечер (Деян. 4, 2). На другой день привели их в синедрион и стали допрашивать их: какою силою или каким именем вы сделали это? (Деян. 4, 7), то есть исцеление хромого от чрева матери (Деян. 3, 2).
Видяже исцеленного человека, стоящего с ними, ничего не могли сказать вопреки. Потом начальники приказали апостолам выйти вон из синедриона и рассуждали между собою… что нам делать с этими людьми? Ибо всем, живущим в Иерусалиме, известно, что ими сделано явное чудо, и мы не можем отвергнуть сего; но чтобы более не разгласилось это в народе, с угрозою запретим им, чтобы не говорили об имени сем, то есть об имени Христа, никому из людей. Так они и поступили. Но Петр и Иоанн сказали им в ответ: судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога? Мы не можем не говорить того, что видели и слышали. И начальники отпустили их, не находя возможности наказать их, по причине народа; потому что все прославляли Бога за про-исшедшее. Ибо лет более сорока было тому человеку, над которым сделалось сие чудо исцеления (Деян. 4, 14 — 22). А охотно принявших слово апостола Петра было душ около трех тысяч (Деян. 2, 41); и после около пяти тысяч (Деян. 4, 4). А другие все прославляли Бога за происшедшее чудо (Деян. 4, 21).
Этот необыкновенный факт мы привели потому, что он весьма характерен для того, чтобы показать, как не желающие поступать по правде идут против самих фактов, против действительности. Горе им!
И так называемые «неверующие» — суть упорствующие, не желающие веровать; за что они и осуждаются Богом.
Отсюда и нам, верующим, нужно сделать некоторые выводы для себя. И прежде всего. Когда мы видим кого-либо, кто идет против Христа, то должны вспомнить: это давно предсказано Духом Святым чрез праведного Симеона; и, следовательно, нечего дивиться этому, как чему-то неожиданному. Апостол Петр говорит первым мученикам: возлюбленные! огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения, для вас странного, но как (поскольку) вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете. <…> Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, как посягающий на чужое (то есть прелюбодей), а если как христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь (1 Пет. 4, 12—16).
Не дивись же, христианин, на падающих! Предсказано! Далее. Дивись лишь тому: как Бог нас еще терпит (2 Пет. 3, 15)! Потом. Желай за Христа скорбей от неверующих; а на приманки их не соблазняйся. Предсказано! Затем. Проси, молись Богу, чтобы нам-то самим не отпасть от Христа Господа, Спасителя нашего. Предсказано! Помни суд Божий, когда придет Христос судить нас.
Между этими страждущими за Христа поставлена и Сама Матерь Божия: …и Тебе Самой, предсказал Ей праведный Симеон, оружие пройдет душу… (Лк. 2, 35). Слово «и» говорит о том, что пророк поставил и Ее в ряд соблазняющихся… Как это ни странно и ни страшно для вас, но эта вставка должна быть понимаема в ряду предыдущих мыслей: на падение одних и восстание других и в предмет пререканий, — и Тебе Самой это оружие пройдет душу, — как бы острый нож проткнет сердце.
Что это значит?
Преподобный Исихий, пресвитер Иерусалимский, толкует это в смысле «великой скорби», когда двенадцатилетний Отрок Иисус пропал в Иерусалиме. И Мария с Иосифом три дня искали Его. И найдя среди учителей, Матерь Его сказала Ему: Чадо! что Ты сделал с нами? Вот мы с великою скорбью искали Тебя. И когда Господь сказал им: зачем было вам искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему? Но они не поняли сказанных Им слов (Лк. 2, 48 — 50).
Это — единственное толкование. Но оно может быть принято. Святитель Димитрий Ростовский, объясняя «Страстную» икону Божией Матери с семью стрелами, вонзившимися в сердце Ее, говорит, что первой стрелой, или «оружием», была эта потеря Отрока в Иерусалиме. Такое его толкование после поддерживал и известный угодник Киевский, иеросхимонах Парфений. Но остальные толковники, включая и святителя Иоанна Златоуста, видят в этом «оружии» крест Христов, когда Он был распят. Это вполне понятно! Но они идут дальше. Здесь, в пророчестве праведного Симеона, как мы уже сказали, речь о Божией Матери поставлена в ясную связь с пререкаемым знамением и Тебе… оружие пройдет. Можно подумать, что Богородица это пререкание болезненно воспринимала, но в словах праведного старца говорится о каком-то особом моменте, когда оружие пройдет душу Богоматери, а пререкание было всю жизнь Господа, с крещения до смерти: одни делались Его преданными учениками; другие думали, что Он чудеса творит не иначе, как силою веельзевула, князя бесовского (Мф 12, 24); одни веровали, другие хотели убить Его, о чем особенно много говорит евангелист Иоанн (Ин. 5, 16; 7, 25; 11, 53). И потом действительно распяли…
Следовательно, нужно думать, что здесь разумеется какая-то иная острая скорбь. Об этом святитель Амфилохий Иконийский, двоюродный брат, по матери, святителю Григорию Богослову, говорит так: «Оружием, или мечом, проходящим душу, названы здесь бесчисленные и безотрадные помышления», рассекающие и поражающие душу и сердце. «Сим помышлениям предавалась Дева Мария, когда еще не знала о силе воскресения, хотя востание Христа из мертвых и было уже близко. После же воскресения уже не стало обоюдоострого меча, но радость и веселие. Итак, знамением пререкания Симеон назвал знамение креста, во время проявления коего оружие помышлений поразило Деву Марию. <…> Вот знамение Ветхого и Нового Завета! Это — крест, спасающий мир чрез распятого на нем Иисуса Христа, Господа нашего…»
Но и у святителя Амфилохия подразумеваются многие, «бесчисленные… помышления». Не отрицает он и креста, когда «меч прошел Ее душу». Но в словах Симеона говорится о некоем единичном случае: «пройдет», сказано, а не «пройдут», один, а не многие мечи.
Поэтому другие толковники разумели здесь специальный момент креста Господа. И это понятно — для Матери Его. Однако здесь нет неожиданностей, которые наносили острые удары в сердце Божией Матери; эти пререкания были уже много раз: Матерь Его это видела и прежде. Поэтому другие толковники, и прежде всех святитель Иоанн Златоуст, говорят следующее: «…окажешься ли Ты неподверженною искушению, после того как (хотя) исповедала, что Ты — Мать После того как соделалась Богородицею… Материю Своего Творца?» — Нет! «…Я Тебе Самой душу пройдет оружие…  Почему, Господи? <…> …Когда увидишь, что Он висит на кресте, когда увидишь, что Он страдает за мир, когда увидишь, что руки Его распростерты на кресте и пригвождены на древе, тогда Ты начнешь сомневаться и говорить: ужели это — Тот, о Котором беседовал со Мною ангел? Ужели это — Тот, по отношению к Которому случилось Мое чудесное зачатие? Я была Девою и родила, и осталась Девою. Почему Он распинается? <…> Итак, никто не пребыл неподверженным искушению, согласно с пророчеством праведного Симеона. Петр, верховный из апостолов, трижды отрекся; прочие ученики, оставив Христа, убежали. …Все отступили; Христос же был один только, как бы висящий овен (Быт. 22, 13). Итак, прошло оружие и Ее душу: именно — искушение и сомнение. <…>… Истина Божия встречает пререкание с соизволения Бога… соизволение же это необходимо, чтобы стали очевидны достойные».
Ту же мысль высказывают и другие святые отцы; например: Софроний, патриарх Иерусалимский, святитель Григорий Нисский, как можно далее видеть это в его слове на Сретение Господне.
Нам, привыкшим к богопочтению Пресвятой Богородицы, не легко принять такое толкование: нам оно кажется «слишком человеческим». Но так говорят столпы Церкви, святые отцы. И мы обязаны с этим согласиться: Божия Матерь была же человеком. «Хотя Она была Дева, но жена; хотя и Богородица, но — из нашего состава», — говорит тот же святой Исихий. «В страдании Христа все рассеялись и поколебались, даже избранные ученики и Матерь…»

Размышления митрополита Вениамина (Федченкова) в день праздника Сретения Господня

Источник: Свято-Троицкая Сергиева Лавра


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *