— Воспоминания о Вифлееме
— Пред Праздником
— Письмо с дороги
— Рождественское письмо
— Нашел Мать
О ВЕРЕ
Христос раждается!
С праздником!
Забудем на время о всем преходящем. Напишу Вам о духовном: ныне Бог воплотился, и можно ли о чем-нибудь земном думать?!
Хоть немного, напишу о вере во Христа. Чем дальше, тем больше вера растет. И апостолы просили Спасителя: умножь в нас веру (Лк. 17, 5). И апостол Павел пишет, что правда Божия растет от веры в веру (Рим. 1, 17). Тем более должно Вам желать этого.
Прежде, бывало, нужно понуждать себя к вере. А теперь веруется легко, твердо и спокойно. А иногда бывает такое состояние, что не только нет никакого сомнения в истинах веры, а даже кажется, что не веровать — трудно: однажды пришла такая мысль, что нужно с ума сойти, чтоб искренно «не верить».
Уж не говорю о том, что верующие счастливы. Помните у Грибоедова: «Кто верует, тепло тому на свете!» Это и опыт нам говорит. А один из святых отцов говорит: «Кто имеет веру, должен почитать себя не только блаженным, но и блаженнейшим». Значит, и мы к ним относимся.
Но я на этот раз хочу написать вам: как это произошло? Это, нужно думать, сложный и долгий был процесс; и разные причины привели к такой вере. Но из моего личного опыта, мне ныне хотелось бы остановиться на том, что особенно помогало мне. Не стану говорить, что непостижимость или сверхъестественность давно уже ничуть не мешают моей вере: это — очень понятно! И это тоже помогало, или: устранило с моего пути мнимые препятствия.
Но ныне я хочу указать на силу слова Божия. Прежде, бывало, читаешь его; и холодно. А теперь каждое слово точно отворяет дверь из того мира… Ведь слово Божие есть слово Самого Бога к нам. Слово Божие есть Бог, говорит и Златоуст, и отец Иоанн. Конечно, это следует понимать в том смысле, что в основе слова Божия — действует Сам Бог; и именно поэтому оно и может действовать так. Сам Господь открывается в Своем слове. Он — сущность его! Поэтому оно и называется «Откровением».
Приведу примеры. Вот я думаю о Святом Причащении. Чудо из чудес! Никакому уму непостижимо. Но откроешь Евангелие и читаешь: …Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое; о Чаше говорит: …сие есть Кровь Моя Нового Завета… (Мф. 26, 26 — 28). Не символ, не напоминание, а — есть Тело Мое, есть Кровь Моя. Что же тут еще спрашивать? Во Христа верую: и в слова Его верую.
Или: Он велел крестить — во имя Отца и Сына и Святаго Духа (Мф. 28, 19). Или еще: …Я знаю Отца… (Ин. 10, 15). …Я умолю Отца… (Ин. 14, 16). Какое тут может быть сомнение?!
И давно уж я увидел, что для меня слово Божие — сильнее академий, книг и прочего: Бог говорит! Факты и факты везде!
Я знаю и то, что нужна еще и благодать Святого Духа, чтобы разуметь и само Писание; но я сейчас об этом не говорю; я желаю только оттенить силу действия самого слова Божия.
Я мог бы написать и о значении собственного настроения, с которым следует подходить к чтению слова Божия. И об этом не буду сейчас писать; скажу лишь кратко: нужна хотя бы обыкновенная простота.
Расскажу лишь два-три случая действия слова Божия.
Известный нам архиепископ Ф. сообщил мне о таком событии из его жизни. Приходит к нему товарищ по академии и жалуется, что он потерял веру. Архиепископ Ф. дал ему совет: читать Евангелие.
— Да я его почти наизусть знаю.
— А вы почитайте его просто.
Товарищ согласился, хотя и без надежды на успех. В то время он занимал довольно высокое уж место; и собирался ехать летом в Финляндию на дачу. К осени он возвращается в Санкт-Петербург и заходит к а. Ф., чтобы поблагодарить его за совет и порадовать своей радостью: вера к нему воротилась. Он читал «просто» Евангелие.
Другой случай был с самим а. Ф. Это было во время моего студенчества. Наступал день его ангела. Некоторые товарищи собирались поднести ему какую-нибудь книгу. И послали меня спросить: что бы он захотел? Он, не задумываясь, ответил: «Теперь пришло время читать уже Библию».
Дело в том, что и другие подвижники указывают такой порядок чтения: сначала — жития святых; потом — творения святых отцов; а наконец — и Священное Писание.
Архиепископ Ф.,— кроме школьного изучения Библии в шести классах семинарии, чего нельзя считать «простым чтением», — основательно занимался после разными философскими сочинениями; и на основании их пришел к выводу: философия уничтожила сама себя; потом он принялся за святых отцов и знал их, как, вероятно, никто другой, написав громадные выписки в систематическом предметном порядке: они укрепили его в вере. И вот теперь он для себя уже считал возможным и полезным читать слово Божие — специально. Жития святых он читал и прежде; и перечитывал их во все периоды своего просвещения.
Третий случай сообщу про еврея, профессора университета, моего личного знакомого. Он принял православие. Гостя у него в семье (в Берлине), я спросил его: как это случилось с ним? Он сообщил мне следующее.
Он женился на С-ской гимназистке. Она была православная. Он — по обычаю интеллигентов — безбожник. Но своей жене, а потом и детям, он не препятствовал «утешаться» верою; так что дети прислуживали и в храме. Так прошло тринадцать лет. И тогда ему захотелось «почитать» Евангелие. К его собственному удивлению, оно произвело на него поражающее впечатление. Он «увидел» (как ученый: он преподавал философию), что это написали — «очевидцы, притом добросовестные». Значит, это — все было!.. И он крестился. (Может быть, он жив еще и сейчас (в Англии). Подписываю эти слова, после 1923 года, тридцать два года спустя. — М. В.)
Вот и довольно.
Эти мысли пришли мне на Рождество Христово потому, что самый факт воплощения Бога — выше всякого ума. Но, несмотря на это, не только можно признавать иной мир, а он — несомненен! Это и открыл нам Христос Господь. И читающему «просто» — совершенно очевидно, что это откровение — факт, Христос — Сын Божий — факт; мы, верующие, — тоже факт! И потому с верой я еще раз говорю вам: «Христос раждается!» А если Христос был и есть, тогда все вопросы,— не только о спасении нашем, но и о смысле жизни, о бедствиях в мире, о наших скорбях и прочее, — разрешаются.
И человечество, как Петр, утопавший на озере, схватилось за руку Его; и держится вот уже две тысячи лет! Таков — исторический факт!
А миссионеры с того и начинают, что рассказывают прежде всего о евангельских фактах!
«Слава в вышних Богу!»
ВОСПОМИНАНИЯ О ВИФЛЕЕМЕ
Сколько уж раз наблюдал я одно и то же: в праздники подается незаслуженная милость Божия… И как бы ни был я настроен ранее, но в самый праздник, по словам преподобного Иоанна Лествичника, подается «особая благодать». Так было и на этот раз. Праздничную вечерню накануне Рождества мы совершали в храме подворья. Народа была горсточка. Но от этого радость не убавилась ничуть… Как только запели стихиры на «Господи, воззвах», мне так захотелось петь громко, как всегда в праздники, что я поднял туда же и подпевавших. И, как всегда, слова были живыми… Но теперь уже забыл все подробности… Знаю только, что было праздничное торжество в душе…
К вечеру приехал епископ А. Служили вдвоем. Народ его любит. И нельзя не любить. Душа — правильная, церковная. На другой день он и проповедь говорил. Рассказал о собственных впечатлениях Вифлеемских (он жил в Палестине): Царь мира родился в худом, да еще и чужом, вертепе. Плакал он и там, плакал и теперь. Плакали и мы. Слава Богу.
А вчера я служил литургию один на подворье… И снова плакал о грехах своих… И пошли мысли такие: хороша радость, но лучше плач… Ведь радость — дело будущего века; а плач — нынешнее занятие… Да это — самое нужное, самое правильное для нас. И самое отрадное даже.
Да именно для этого Господь и приходил. Спасти люди Своя от грех их, говорится в слове Божием о Нем (Мф. 1, 21). Значит, самое важное — спасаться от грехов: а когда плачешь, то этим смываешь душу свою и просишь Господа тебя очистить… Вот потому и отрадно это покаяние. И нисколько не противоречит оно другой радости — торжеству от праздника… Разные пути действия Духа Божия… И от этого плача стало мирно на душе… Под Рождество — исповедался… Вот и все… Слава Богу Спасителю за все!
ПРЕД ПРАЗДНИКОМ
Вот и еще скоро — Рождество Христово. Напишу не «поучение», а из своего убогого опыта: это живее будет и для Вас. И мне проще: придется рассказать только то, что есть, а не придумывать, что, хоть и хорошо, да не для моей худости, — как для лисицы в басне Крылова: виноград высоко висит!
Первое, что приходится с печалью сказать, это сознание недостоинства своего… И как это все отражается на душе: вот приближается великий праздник. И нужно бы радоваться. И понимаешь всю силу «несказанного» события, но действительно происшедшего 1934 года тому назад. И вот радоваться нет сил. И от этого сейчас пишу и плачу «бедными» слезами. Событие так велико, что мне, худому, тяжело даже касаться его: подумаешь о высоте его, и трудно станет на сердце. И потому сразу отодвинешь из памяти и перестанешь (намеренно прекращаешь) о нем размышлять. Может быть, и апостолу Петру после чудесной ловли рыбы тяжело было в лодке с «Иисусом»: выйди от меня, Господи! потому что я — человек грешный (Лк. 5, 8). Вот и мне тяжело: и ухожу сам… И лишь слезами несколько облегчишь душу. Потому и теперь не буду писать о смысле праздника, «потому что я — человек грешный».
А вот Церковь могла и может торжествовать: какая мощь радости у нее в богослужении. Но и в ее песнопения я не в силах вникать. А так «просто» лишь «слушаю»… Вот Вы счастливы: радуетесь… Помоги Вам Господи и далее наслаждаться благодатною силою… Там ищите всего, а не у меня, нищего…
А сердце и очи плачут… Даже и просить ничего не могу… А только плачу, грешный… Знаю, что и писать- то об этом не следовало бы никому… Но уже написано… прости меня, милостивый Господи, и за это…
Наверху играют на рояли… Отлично играет кто-то… А я и там слышу тихий плач души человеческой… Бедные мы, бедные!.. По-разному только, а почти все плачут… А в конце мира еще хуже будет.
Замолчала рояль… Начались экзерсисы по гаммам… И то уже спокойнее стало: без чувств. И поймешь: почему люди бросаются куда попало, лишь бы только «за-быть-ся», не быть с собою и чем-нибудь утешиться… Да вот тут новая и худшая беда: еще хуже станет тогда… Несчастный мир… И поймешь: как нужен Спаситель!
Где же ты, светлая радость?.. О, я много раз знал ее… Тысячи раз… Знаю, что она в Благодати Божией… Знаю это… А вот сейчас не только говорить, но и думать о ней тоже трудно; ибо Благодать — это Бог. А мне о праздничном событии, о Сыне Божием, о Божественном, ныне трудно думать… Но только знаю: там лишь радость — чистая, тихая, действительная, ясная. Но умолчу: негоден я говорить… Скоро начнется вечерня: поплачу в темноте алтаря, — может быть, легче станет бедной душе моей… А чего, кажется, не хватает: все необходимое есть. А в душе бедно, и плачется… Ловите хоть Вы моменты благодатной радости и без конца благодарите за нее Бога, дающаго всем обильно и не поношающаго (Иак. 1,5).
Может быть, на самый праздник Господь даст благодать радости, незаслуженно?.. Не раз наблюдал я это в прошлом: дойдет праздник, и вдруг нахлынет радость, невесть откуда… Может быть, и теперь Бог даст ее ее через три дня… Но сейчас и просить Его мне очень трудно… Ничего не прошу сейчас у Него… Одно только по силам сказать: «Господи, помилуй меня!.. Помилуй меня!.. И пожалей меня, не заслуживающего никакой жалости»… А пока нет в душе этой радости, то и «богословствовать» решительно невозможно… Истинно сказал Лествичник: «Кающемуся не должно богословствовать». А я добавлю: «И не под силу богословствовать». Богослужение могли писать только святые люди…
…Вот на праздник я написал Вам такое грустное… Святые отцы в скорбях советуют поделиться с братьями. Ну, я и поделился. Не прогневайтесь.
А. Вениамин
ПИСЬМО С ДОРОГИ
Христос родился!
(Приветствие у сербов.)
Пишу в ожидании поезда, на вокзале… Пишу лишь об одном: какую благодать даровал мне Господь на Рождество!.. Много… Более, чем я заслужил…
Еще раньше праздника я утешался, слушая, читая и поя стихиры. Иной раз хотелось заплакать от радости при созерцании таинства воплощения Бога. Самые обыкновенные и простые слова трогали сердце.
А литургию служил с сокрушением духа, при сознании своего недостоинства. Но сокрушение было не угнетающее, а мирное; даже укрепляющее.
Неожиданно для себя я решил говорить слово… И говорил со слезами: все время переживал радость от воплощения Божия.
Я говорил о том, как человечество стало расцветать душевно с воплощения Христова! А до этого оно умирало. И расцветало разно: вот — смиренные христиане — и подвижники, и миряне; вот — горящие любовью к Богу мученики; вот — чистые святые святители; вот — мирные простые люди; вот — кающиеся грешники; вот — терпящие свои болезни; вот — борющиеся с врагами; вот — всегда радующиеся; вот — сладко плачущие; вот — ищущие себе скорбей: и такие — на удивление миру — были; вот — юродивые, мудрые «безумцы»; вот — рыбаки апостолы; вот — ученые, гениальные; вот — уходящие в пустыню; вот — рабы Божии в браке и деятели мира; вот — неизвестные людям, скрывающие себя, подвижники; вот — чудотворцы, уму непостижимые; вот — бедняки нищие; вот — князья и цари; вот — разбойники, сделавшиеся потом руководителями других; вот — сенаторы и царедворцы, убежавшие от мира…
Поистине можно сказать с апостолом Павлом: их весь мир не был достоин (Евр. 11, 38). Это все цветы и плоды воплотившегося Господа! И за них одних нужно петь, и поется: «Слава в вышних Богу».
К моему утешению, причащался горящий верою послушник… Рукополагал я препростого монаха…
Все это так насытило мою душу благодатию Божиею, что я готов был считать как бы уже совершившимся для себя. Как премудро Церковь совершает предпразднство! И человек постепенно вкушает духовное питие, мало-помалу.
Потом обильный обед: и это не помешало.
От утомления я прилег на кровать, не раздеваясь; и проснулся уже в 11 часов ночи… Прочитал «правила». 12 часов ночи. А в 2 часа нас уже будили… Утреня. Литургия до 10 часов утра.
Все хорошо! Вчерашней радости, однако, я не переживал; но на душе было мирно. Я ушел в соседний монастырь. Была грязь. Но я чувствовал себя хорошо.
А вечером снова радость: неожиданно из Парижа приехал новый послушник С.
…Дописываю уже в поезде на ходу.
Епископ Вениамин
РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ПИСЬМО
Поздравляю Вас с праздником Рождества Господа нашего Иисуса Христа. И вместо обычного письма опишу Вам свои «рождественские впечатления».
Я встречал приближение праздника в «монастырской» обстановке и в «миру». Какая огромная разница: монастырская служба, в частности «предпразднственная», ближайшие дни постепенно вводят в праздничное настроение; а в миру нет таких служб, и потому нет и подготовки.
Как Церковь премудра! Дух Святой дышит в уставах ее.
Но все же и в миру многое поднимало настроение: уже одно всеобщее ожидание праздника, пост до «звезды», служба накануне Рождества — готовило нас. И уже в этот день Господь дал радости и ощущения рождественской благодати.
Вспоминаю слова святого Иоанна Лествичника, что Господь в праздники дает особую благодать верующим…
И я просил у Господа: «Господи! даруй мне какой- нибудь особенный дар на Твое Рождение!..»
Под этим я подразумевал какую-либо особую радость, умиление; и вообще — что-либо «чрезвычайно праздничное»…
Но так не случилось: пресыщение на вечернем обеде; кутья; многословие; шутки; потеря трезвения… И все это оторвало меня от радости. Оторвусь и я от праздника к вопросу об искуплении.
Ведь Рождество есть уже начало искупления. Итак: Спаситель пришел для нас. И этим, включая крест, Он «за нас» сделал величайшее дело. Это — истинно. Мы в это верим и знаем. Но что же? Неужели же это дает мне право «успокоиться»?.. До какой степени это несообразно! Больше того: это — почти кощунство, небрежение к величайшему подвигу Божиего Сына. И я снова понял, что «искупление», совершенное «за нас» Сыном Божиим, обязывает как раз к обратному: к всецелому напряжению своих сил в спасении своем; а оно выражается, говоря словами святого апостола Павла, в распятии плоти со страстъми и похотьми (Гал. 5, 24). Только так воспринимающий искупление — искупляется. А иначе, — если то есть он, «успокоившись», небрежет о деле Божиего Сына, — это искупление будет ему в суд и осуждение; ибо, чем больше для него сделано, тем более он должен бы ценить это и отвечать всецелым напряжением. Так искупление не только примиряется с необходимостью и нашего подвига, но даже безусловно одно другое вызывает.
Конечно, первое бесконечно важнее, но и второе необходимо. И это я ощутил еще накануне праздника…
Уже вечер… Нужно читать «правила». Я — верующий от всего сердца и разума. Но молюсь я почти всегда спешно, легкомысленно, поверхностно, внешне (то есть в домашних молитвах). Между тем молитва, как говорят все подвижники, есть показатель внутреннего состояния вообще. А спасение нужно совершать именно внутри, в сердце, в мыслях: там — подлинный корень всего. Поэтому так называемые дела, как внешние факты, малоценны еще, а иногда — и совсем бесценны. И только внутреннее спасение есть истинный ответ на дело Христа Спасителя, на искупление Им нас.
Ссылка же на «дела» — носит характер уже охлажденности сердца, и одностороннего понимания искупления, совершенного Господом Иисусом Христом: «за нас» нечто сделано; а нам теперь будто бы «остается» «лишь» некоторые «дела» сделать; и тоже «успокоиться»…
Между тем, по православному воззрению, никогда не должно «успокаиваться».
Отец М., со свойственной «простым» людям «простотой», в которой, однако, скрывается вековая церковная мудрость, сказал: «Сектанты в нашем селе все звали меня: переходи к нам, и ты найдешь мир и покой! Вот мы успокоились. А ведь этот покой-то, — добавил о. М.,— должен ли он быть? Место ли ему в нас, грешных?»
Нам не только нужна вера, но и подвиги за нее. В частности, покаяние, как постоянное настроение, — нормальнее всего; и им отличается православие, что отмечают и неправославные о нас.
Покаяние, не только как единичный акт после падений, а как внутренний непрерывный подвиг всей жизни.
Вот такое настроение есть подлинное восприятие искупления, совершенного за нас: Господь начал, мы должны продолжать, при Его же помощи. Всякий другой ответ — недостоин великой жертвы, принесенной за нас Сыном Божиим…
И понял я, что истинным ответом на воплощение Господа Иисуса Христа должно быть содевание спасения и самим мною, как внутреннего и постоянного делания, а это ведет к покаянию. Соединив то и другое, я могу теперь назвать это состояние «покаянным трезвением».
И отсутствие этого «покаянного трезвения» привело и меня, на этот раз, к покаянному настроению. О, блаженное состояние! Без покаяния — пустота! И я молил Господа, да подаст мне и далее именно «трезвение» в самых помыслах; или: сведение «ума в сердце». И — благодарение Богу! — я уже некоторое время почувствовал тоску по этому трезвению; уроки жизни побуждают меня быть внимательным. Иначе можешь навредить не только себе, но и другим. Но это только начало, зов; да поможет Спаситель установиться в нем!
Я исповедался; и стало легче на душе; а с другой стороны — и углубленнее: надо спасаться по-подлинному, в корне, в уме, в сердцевине… Сокрушение вошло в мою душу…
Молитвы я прочитал с большим сознанием… А о. М. с простотой сказал мне: «Ведь отцы-то главное дело поставляли в молитве; а мы — кое-как».
Пошел служить литургию. И когда там встретили меня «торжественно» и начали «облачать», я стоял, и… слезы текли… И проплакал потом почти всю литургию; а когда начал говорить проповедь, то сказал на тему: «Радуйтесь и… спасайтесь». Первое относилось к части, сделанной Господом (искупление), а второе — к нашему восприятию, или усвоению. И тоже плакал…
Так ответил Господь на мою просьбу о рождественском даре.
Точнее, было два дара. Прощение, помилование — чрез покаяние, исповедь, — как единичная милость; и еще более важное дарование: углубление понимания вообще спасения.
Можно бы так сказать: искупление, совершенное Господом, не только радость дает, которую мы все желаем. И даже не столько дает ее, сколько требует другое: подвиг покаяния во спасение; так говорит и апостол Павел (2 Кор. 7, 10). А радость — это уже после, Для совершенных и на небе; сначала же — спострадать за нас Пострадавшему. В этом для нас, в данное время, и заключается «радость». Но не ищи ее, а — спасайся! Для этого Христос и воплотился!
«Нас ради и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося…»,—читаем мы в Символе веры.
Но это — подвиг всей жизни, постоянная и нескончаемая работа!..
Так кончилась служба. А после нее — «угощение» ктитора, иподьяконов и др. Человек двадцать. Опять суета, суета… Не до «трезвения»… Но я чувствовал: «не то, не то»…
Ныне — ко мне визиты… Разговоры о политике… «Не то!» Вечером позвали «почтить» на концерт с танцами… Ушел в начале его: «не то!»
Остается одно для меня спасение: в исповеди. А исповедь есть — надежда по преимуществу на подвиг, соделанный Господом.
Таким образом, в корне всего опять-таки лежит не столько «наш» подвиг, сколько Его дело… От нас же требуется по крайней мере вера и — непременнейшим образом хотя бы — смиряние, если уж не смирение.
На этом закончу свое рождественское письмо.
В заключение расскажу о дивном событии. После литургии 23 декабря я забыл в алтаре две просфоры: богородичную и девятичиновную. На другой день нашли их на жертвеннике и с удивлением принесли мне: «Владыка! Смотрите: мыши одну совсем обгрызли, а другую нисколь не тронули; а они стояли рядом». Гляжу — богородичная просфора совершенно целая. Я и дома еще осматривал ее и дивился!.. И сейчас обе просфоры лежат пред иконами у меня. Чудо Божией Матери! Иначе не могу объяснить! Ну хоть бы где- нибудь зубом царапнули!.. А другая чуть не наполовину съедена — и вся кругом обгрызена!
Здоровье мое — слава Богу! Плеврит по временам дает знать.
Это тоже — дар от Господа: нужно, чтобы я более был трезвен, внимателен! Прошу молитв.
НАШЕЛ МАТЬ
В двунадесятые праздники и в престольные дни Господь, Богородица, святые дают особую милость…
И вот что «нечаянно» мне открылось утром… Читал я (до литургии) святоотеческую проповедь на Рождество. И встретил чудную мысль у святого Василия Великого: день Рождества Христа Спасителя есть день «рождения человечества»… Ведь духовно, благодатию Святого Духа, мы рождаемся от нового Адама — Христа… Это рождение есть «привитие» нас к живой лозе — Господу Иисусу Христу; как Он Сам сказал: «Я — лоза, вы же — ветви» на Ней (Ин. 15, 4 — 5). Следовательно, можно сказать, что мы Ему и «братья» (Евр. 2, 11 — 12), как части на одном корне… Он лишь «Первенец», «потом же мы» (1 Кор. 15, 23). Потому по воскресении сказано Им: …восхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему… (Ин. 20, 17) — ясно, что верующие Ему — «братия». И это соединение истеннейшее, подлиннейшее, реальнейшее. Со времени нашего крещения — Христос в нас (во Христа обекостеся (Гал. 3, 27) и мы — в Нем… Нераздельно (до Страшного суда).
Теперь дальше.
Божия Матерь родила Его… Она — Ему Матерь. А если мы с Ним едино — по общению, — то ясно, что Она и наша Мать… Только Его Мать — по естеству, наша через Него — но благодати; там по рождению, а здесь по усыновлению.
Часто говорят об «усыновлении» Ей при кресте (Ин. 19, 26 — 27). Есть еще «усыновление» по любви Ее к нам… Но указанное выше усыновление — самое глубокое: в Сыне Ее, по нераздельности Его с верующими: Он глава, а мы члены тела Его — Церкви… Такова догматическая основа сыновства нашего…
Она — Мать, наша и моя!
А отсюда проистекает множество утешительнейших выводов…
И, открыв это, я плакал на службе, особенно на акафисте, сладкими слезами.
Точно я «нашел Матерь»… Слава Ей!
Источник: Митрополит Вениамин (Федченков). Размышления о двунадесятых праздниках. Правило веры. Москва 2008
Источник: Свято-Троицкая Сергиева Лавра
[1] — Се́ргиев Поса́д — город (с 1782 года) в Московской области России, административный центр Сергиево-Посадского района Московской области, крупнейший населённый пункт муниципального образования «Городское поселение Сергиев Посад», является центром Сергиево-Посадской городской агломерации, имеющей население свыше 220 тысяч человек (2014 год).
Сергиев Посад был назван в честь Преподобного Сергия, основавшего крупнейший в России монастырь. В 1919 г. город был переименован в Сергиев, а в 1930г. — в Загорск, в честь революционера В. М. Загорского. Но в 1991 г. городу было возвращено историческое название. подробнее...