В ноябре 1927 года в Гефсиманском скиту размещается охрана Дома трудового воспитания им. И.П. Каляева

logo

В ноябре 1927 года в покоях Филарета в Гефсиманском скиту размещается охрана Дома трудового воспитания им. И.П. Каляева. Комплекс скита и его пещерного отделения переходит полностью под контроль «Трудовой коммуны им. Каляева», включавшей исправительные и инвалидские учреждения.

О трудовой коммуне им. Каляева

ИВАН ПЛАТОНОВИЧ КАЛЯЕВ, (1877-1905), революционер, эсер

В 1920-х годах в отношении борьбы с преступностью большевистские правоведы почему-то оказывались впереди либералов планеты всей. Безжалостно проливая кровь во всевозможных “красных террорах”, в представителях криминалитета они предпочитали видеть не бандитов, а классовых братьев, страдающих от чёрного наследия царизма. Их надо было “перековать”, то есть из вора или проститутки вырастить ударника социалистического труда.

При помощи граждан-начальников граждане-заключённые в исправдомах и колониях (никакой тюрьмы, ни-ни!), должны были «перековывать» друг друга, а также представителей классово-чуждого элемента.

В свете таких теорий в тогдашней России и возникли заведения вроде Трудовой коммуны имени Каляева, которая разместилась на территории упразднённого Гефсиманского скита и его пещерного отделения.

“ЖЕРТВЫ КАПИТАЛА”

Целый комплекс учреждений — Дом инвалидов труда, Детский дом, трудовая колония, которую перевели в Сергиев из Ивантеевки в 1927 году, — объединялись именем Ивана Каляева, террориста, убившего бомбой великого князя Сергея Александровича (дядю императора Николая II). Это не было каким-то исключением: большевики обожали давать учреждениям сферы социального обеспечения имена “героев революции”, кем бы они ни были. К тому же в 1918 году сам Ленин назвал Ивана Платоновича “рыцарем революции без страха и упрёка”.

Согласно “авторской задумке”, собранные в одну коммуну подростки должны были совместно работать, а полученные доходы делить пропорционально вкладу каждого в общее дело. Это должно было воспитать во вчерашних беспризорниках и уркаганах уважение к честному коллективному труду. Перекованные в ударников, они должны были вести за собой упорствующую “отрицаловку”, а инвалиды труда — реализовывать себя в том же самом трудовом процессе и служить примером отстающим.

Что из этого получалось, жители Сергиева прекрасно видели. Инвалиды бузили и “качали права”, перекованные «ударники», по сути, так и оставались “паханами”, которых обслуживали те, кто попроще. Детдомовцы набирались криминальной мудрости у старших, в результате чего “каляевец” превратился в настоящее пугало для горожан. Достаточно сказать, что из-за подвигов “коммунаров” совершенно обезлюдела одна из дорог к Черниговке, проходившая вдоль Киновийского ручья. Колонисты систематически терроризировали сельскохозяйственные артели Киновии и Параклита, состоявшие из бывших монахов, а на неоднократные жалобы ответ был всегда один: “Это жертвы капитала!”.

ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ

А между тем в стране постепенно сворачивали НЭП, которая переходила в “социалистическую реконструкцию”. Лозунг “Кто кого?”, бывший символом “системы цивилизованных кооперативов” (Ф. Дзержинский), взяли на вооружение органы ГПУ. Ликвидация частной торговли в городе и кулачества как класса на селе снова дестабилизировали общество. Продовольственные карточки, именующиеся “заборными талонами”, вспышка эпидемии тифа, глобальная нехватка продуктов, новая волна беспризорщины, которую уж никак нельзя было свалить на “проклятый царизм” или его наследие… Процессуально-уголовные изыски 1920-го требовали корректив. В печати развернулись дискуссии о дальнейших путях развития многочисленных “Трудовых коммун”. В них включились как профессиональные демагоги, так и те, кого эта проблема волновала всерьёз. Среди последних оказался и писатель Михаил Пришвин, живший тогда в Загорске.

“Каляевка” и “каляевцы” часто упоминаются на страницах его дневников. Итогом стал цикл очерков “Каляевка”, напечатанный в мартовском номере журнала “Октябрь” за 1930 год. “Девятая ель” — произведение до сих пор малоизвестное, неожиданное для тех, кто с дневниками писателя не знаком. Жанр определяется как “поэма”, хотя это произведение — проза, да ещё и очень жёсткая. Литературоведы ищут обычно аналогии с “Мёртвыми душами” Н. Гоголя. Но, скорее всего, его корни уходят в классические жанры старой блатной поэзии, где “поэмой” называлась песня или стих про потерянные иллюзии. Именно это мы и видим в “Девятой ели”, через которую красной нитью проходит тема разочарования и в красивой женщине, оказавшейся “зюзюкой”, и в благих надеждах об исправлении рода человеческого.

“Девятая ель” на жаргоне “каляевцев” означало крайнюю степень чего-либо. Именно о крайней степени разложения человека, о бессмысленности иллюзий и фантазий и ведет разговор писатель. На тот момент он попал “в ногу со временем”. Но уже через пару лет тема сделалась запретной, и ни о каком повторном издании поэмы не могло идти речи.

“СУДНЫЙ ДЕНЬ”

После публикации в журнале “Октябрь” местные власти в ужасе оглянулись. В городском архиве мне удалось найти интереснейшие документы: протоколы слушаний о работе руководства Трудовой коммуны имени Каляева и резолюцию по их итогам.

Лето 1930 года. Расширенное заседание Президиума Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов города Загорска. Повестка дня — “О работе Трудовой коммуны имени Каляева”.

Слушания несколько раз откладывались по уважительным и неуважительным причинам, руководство коммуны под разными предлогами оттягивало “судный день”.

Заслушивали выступления начальника колонии Боровикова и директора детдома Яворскую. В первую очередь вскрылось полное взаимное игнорирование двух структур, одна из которых подчинялась соцобеспечению (МООСО), а другая — просвещению (МООНО). Оба руководителя обвиняли друг друга в “смазывании роли”. Договор между организациями оказался таким расплывчатым, что было совершенно непонятно, кому принадлежат помещения, кто должен расходовать средства по тем или иным статьям или оплачивать кредиты. Большинство мастерских, где должны были перековываться воспитанники, существовали лишь на бумаге. Завхоз Бубнов, конечно, не выдерживал никакой критики, но ничего с этим поделать было невозможно: только он мог разобраться во всех этих хитросплетениях.

От экономического базиса, согласно марксистской науке, перешли к идеологической надстройке, которая также оказалась из рук вон негодной.

Резолюция гласила: “Считать недопустимым бегство воспитанников и другие антипедагогические поступки. (…) Проверить состав работников, всесторонне взвешивая факты в каждом отдельном случае”. Рекомендовалось обеспечить персонал дополнительными помещениями, а воспитанников — овощами и обмундированием. И возвести дополнительные заборы, которые должны были разъединить “создающих единый продукт” коммунаров по ведомственному принципу.

ТЕОРЕТИЧЕСКИ НЕ БЫЛО

Это было “начало конца”. В печати уже шла бурная дискуссия о дальнейших судьбах пенитенциарной системы. Говорилось о недопустимости миндальничанья с малолетними преступниками, то есть малолетки лишались всепрощающего статуса “жертв режима” — в СССР нет причин, рождающих преступность!

Эпоха экспериментов постепенно заканчивалась. Прошли три года, отпущенные на ликвидацию беспризорности постановлением ВЦИК И СНК РСФСР от 20 июня 1927 г. Подвергалась сомнению сама система трудовых коммун, её целесообразность.

5 ноября 1930 года в Загорске, в клубе Педагогического техникума имени Октябрьской революции, был показан первый отечественный звуковой фильм “Путёвка в жизнь”. На премьеру были приглашены представители властей и педагоги-ударники. Фильм был призван чётко подвести итоги: всех, кого можно, перековали, а кого нельзя…

В 1932 году в связи с созданием комплекса Птицеинститута отношение к “Каляевке” и “каляевцам” переменилось окончательно. Об этом, кстати, Михаил Пришвин тоже пишет на страницах своего дневника. Трудовая коммуна была расформирована, а на её базе создан Производственно-учебный комбинат имени Каляева, целью которого стала подготовка специалистов рабочих профессий из инвалидов.

В апреле 1935 года было торжественно объявлено о ликвидации детской беспризорности и безнадзорности. Остались только малолетние преступники, да и о тех рекомендовалось помалкивать. Ведь социальной базы для этого в СССР нет!

Однако архивные папки сохранили реальные факты и о героях “Девятой ели”, и о борьбе с неграмотностью и беспризорностью в эпоху, когда в нашей стране их теоретически не было.

Алекс РДУЛТОВСКИЙ





Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *


Контекстная справка

[1]Черниговский мужской скит Троице-Сергиевой лавры
Организован на противоположном Гефсиманскому скиту берегу пруда, при строившихся с 1845 кельях и копавшихся с 1847 юродивым Филиппушкой пещерах. Позже прославился чудотворной иконой и... подробнее...

[2]Работа в городе и районе
Актуальные вакансии города и Сергиево-Посадского муниципального района. подробнее...